Елохин Павел Владимирович
Завеса секретности окутывала жизнь предводителей СССР, и это возбуждает интерес: а какими они были, чем жили, что с ними случалось, похожи ли они на обычных людей? Мало что известно наверняка, и оттого ценность приобретают любые крупицы информации, сколь неожиданной она бы ни показалась порой и кое-кому. Став знаковыми фигурами, эти люди уже при жизни перестали восприниматься реальными. Тем более - теперь. Истории эти с трудом и тщанием собраны из самых разных и неожиданных источников. Так рождается эпос. Они наверняка помогут вдумчивому исследователю эпохи близкой, но успевшей стать неправдоподобной.



МАЛОИЗВЕСТНЫЕ СЛУЧАИ ИЗ ЖИЗНИ ИЗВЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ





Булганин был мечтателен. Особенно его умиротворяли и успокаивали устойчивые, солидные архитектурные формы. Он с упоением воображал золочёные своды, роскошные колоннады, богатые анфилады, внушительные балюстрады, поражающие восприятие адиабаты. Он был слаб в физике.

Будённому то и дело казалось, что он — учитель пения и изящных искусств в реальном училище. Когда на него находил этот стих, он с хитрецой поглядывал на окружающих, украдкой подмигивал в пространство, прищёлкивал пальцами, причмокивал и надолго замыкался в себе. Это, впрочем, не слишком удивляло тех, кто его знал: он и так-то был довольно необщительным человеком.

Ульянова в молодости проиграли в карты богатому молдавскому боярину. Именно тогда укрепилось в сознании неопытного адвоката понятие эксплуатации человека человеком, поскольку он всё же продолжал считать боярина таковым. Тот же, нимало не смущаясь, заставлял доить трёх коров, пасти стадо овец, делать из их молока вкусную брынзу, а когда подошла осень — собирать виноград. Ильич ел кислые мелкие ягоды, шуршал подсохшими листьями и тихо плакал, а боярин, сидя на расписном крыльце обширного дома, только похохатывал, поглаживая необъятное пузо. Окажись у этого боярина хоть капля жалости — кто знает, может, и история современности пошла бы другим путём.

Как-то раз Коллонтай ехала в поезде дальнего следования. Вошёл контролёр, и тут Коллонтай вспомнила, что билет остался лежать на туалетном столике между маникюрными щипчиками и пропуском в Малый Совнарком. Приятно улыбнувшись, она попыталась объяснить ситуацию контролёру. Не изменившись в лице, контролёр высадил Коллонтай на занесённом снегом полустанке, где под вой ветра лишь беспрестанно болталась в заржавленном жестяном ободке электрическая лампочка. Мороз крепчал, и, хотя на Коллонтай была колонковая шуба, ей стало не по себе. С трудом таща чемодан через сугробы, она поплелась к станционному домику, где и провела следующие четыре часа, попивая чаёк с мятой и мёдом, слушая истории путевого обходчика Федяйкина, поглядывая в заледеневшее окошко и согревая руки о горячую кружку.

Каганович очень боялся тараканов. Стоило ему увидеть высунувшиеся из щели шевелящиеся усы, а иногда даже целого таракана, быстро пробегающего мимо по своим делам, как он менялся в лице, покрывался холодным потом, его руки начинали мелко трястись, и ему казалось, что целая стая тараканов сейчас залезет на него, заберётся в волосы, проникнет под воротник, а некоторые, чего доброго, попытаются пробраться в рот. В конце концов ему пришлось отрастить громадные усы, которые, как он рассчитывал, сделают его в тараканьем обществе немного своим.

У Молотова была излюбленная страсть — он увлечённо коллекционировал спичечные коробки. В его кремлёвской квартире две комнаты были завалены этим добром, и в скором времени должна была понадобиться третья. Выезжая в заграничные командировки, Молотов с приятным чувством предвкушал пополнение своей коллекции. Товарищи по работе знали о страсти соратника и помогали, кто чем мог. Однажды Калинин решил подшутить над Молотовым и преподнёс ему спичечный коробок, который, как оказалось, был наполнен говном. С тех пор, завидев Молотова, прикуривающего трубку от спички, члены Политбюро так и покатывались со смеху.

Сталина изводили прыщи на ягодицах. Их было много, они были красные, зудели и причиняли не столь сильную, но досадную боль. По привычке подходя ко всему диалектически, он размышлял. С одной стороны — революционный цвет. Но с другой — мартышки и так далее. Будучи не в силах выбрать между этими двумя вариантами, товарищ Сталин смазывал прыщи солидолом — самым крепким и действенным средством, какое знал. Но те не хотели сдаваться и постоянно возникали новыми гроздьями, как контрреволюционное отребье в первой стране социализма. И хуже всего казалось ему то, что расстрелять их было невозможно.

Калинин, несмотря на всегдашнюю добродушную улыбку, был довольно малочувствительным человеком. Ничто не могло его расшевелить. Когда Хрущёв, подкравшись в перерыве заседания, шутя высморкался ему в ухо, Калинин только неопределённо хмыкнул и отодвинулся несколько дальше от шутника. Сконфуженный Хрущёв вынужден был ретироваться ни с чем.

Фурцева обожала айвовое варенье, но нигде не могла его достать. Однажды, посещая передовой совхоз, она внезапно увидела айвовое дерево. Не успели окружающие оглянуться, как она с неимоверной ловкостью вскарабкалась на ветви и, сидя там, только посверкивала на столпившихся снизу людей весёлыми глазками. Однако при помощи подоспевшей из ближайшего города пожарной машины её без труда удалось снять.

У Микояна были золотые часы-луковица на стальной цепочке, которыми он очень дорожил, старался заводить вовремя, то и дело вынимал, щёлкал крышечкой и прислушивался к музыкальной фразе, всякий раз при этом звучавшей. Однажды часы остановились, и Микояну стало не по себе. Он решил действовать. Положив часы вместе с цепочкой в жестяную коробочку из-под цейлонского чая, он вскипятил чайник, вылил кипяток в эмалированный таз и со всеми предосторожностями погрузил коробочку на дно таза. Подумав немного, он бросил в кипяток горсть сухой горчицы, несколько раз посолил, подумал ещё, добавил три десертные ложки сахара, а сверху накрошил листьев сельдерея и любистока. Через полчаса, уверенный в успехе, он осторожно извлёк чайную коробочку из остывшей воды и вынул часы. Каково же было его удивление, когда он заметил, что те по-прежнему стоят.

Хрущёв тайно ненавидел галстуки, что было немудрено при его крепкой, мужицкой шее. На многих фотографиях видно, как он ослабляет галстучный узел, а некоторым фотографам удалось заснять его и вовсе без галстука. Однажды, когда его принимали в почётные пионеры, били в барабаны, дули в горны и уже принесли на огромном хохломском блюде красный пионерский галстук, Хрущёв внезапно изменился в лице, скомкал торжественную церемонию и поспешно выехал в Москву.

Жданов был страстным рыболовом и все выходные просиживал на берегах различных водоёмов с удочкой. Но рыба клевала плохо. Жданов не мог понять, в чём дело: в наживке ли (червь, макуха, что-то ещё), в неудачной снасти (не завести ли заграничную удочку), в несчастливой звезде рыбака, или в том, что через две-три минуты рыбалки он неудержимо засыпал, падая то на берег, то в воду, и разбудить его тогда мог только запах вкусной ухи, сваренной на костре более удачливыми рыболовами.

Чебриков был от природы чрезвычайно ловким, неимоверно юрким человеком. Ему ничего не стоило пройтись по канату, засунув голову под мышку и жонглируя четырьмя-пятью небольшими предметами. Сидячая работа притупляла его природное дарование, наполняя душу меланхолией и грустью. Когда в кабинете никого не было, он иногда срывался с места и, задёрнув тяжёлые шторы, выделывал у стола для заседаний немыслимые кульбиты, щёлкая при этом от удовольствия пальцами. Однажды, увлёкшись, он не заметил, как вошла его секретарша, которая, увидев на дорогом ворсистом ковре завязанного в узел шефа, тут же лишилась чувств, после чего несколько сконфуженный Чебриков собственноручно отпаивал её валерьянкой.

Однажды Маленков ехал куда-то на казённом автомобиле. Внезапно раздался громкий хлопок — лопнула правая передняя шина. Шофёр, порывшись в багажнике, вынул насос, приготовил запаску и уже отвинтил лопнувшее колесо, как вдруг свалился рядом с машиной в эпилептическом припадке. Пришлось Маленкову выйти из машины и рядом с беснующимся в пыли шофёром самому накачивать тугим насосом новую камеру. С непривычки он качал слишком энергично, и у него вдоль спины лопнул пиджак. Чертыхнувшись, он скинул обрывки пиджака на не утихающего шофёра и продолжал качать. Тут его прострелило в поясницу. Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как у чёрного "ЗиМ"а накрытый тряпьём человек с криками взбивает облако пыли, а другой неподвижно стоит, согнутый под прямым углом. Случившийся поблизости милиционер решил проверить у необычных людей документы, но, когда он приблизился, Маленков, не разгибаясь, отхлестал его по лицу правительственной шляпой, сбив при этом фуражку и изрыгая страшную брань. Милиционер тут же полез в кобуру за пистолетом, и неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы оклемавшийся под рваным пиджаком Маленкова шофёр не приподнялся и не предъявил милиционеру нужный документ.

У Ворошилова в кармане кителя всегда был ржаной сухарь. Бывало, в какой-нибудь ответственный момент, когда всё затихало, из его угла слышалось осторожное похрустывание. Одних это забавляло, других бесило, ему постоянно делали замечания, но он никак не мог отстать от этой привычки. В конце концов, все свыклись с этим и оставили Ворошилова в покое. В обиход вошла дежурная прибаутка: "Хрустит — значит, думает!" — и кто бы когда её ни произнёс, она неизменно вызывала весёлое оживление.

Берия носил пенсне не из-за того, что плохо видел, а для того, чтобы лучше слышать: в пенсне был вмонтирован импортный слуховой аппарат. В то время батареек не было, и аппарат питался током от небольшой динамо-машины, которую Берии приходилось крутить в кармане. И чем важнее обсуждался вопрос, тем активнее наяривал Берия в кармане штанов. Поскольку никто не догадывался о его слуховом недостатке, это вызывало глухое недовольство, однако никто не решался намекнуть Берии, что на заседании Политбюро следует вести себя более сдержанно. Со временем появились батарейки, Берия стал сидеть спокойнее, и все решили, что он сделался стар.

Шверник считал, что у него в носу полипы, и изводил этим врачей. В очередной раз не обнаружив полипов, разведя руками и прописав капли от насморка, врачи вынуждены были наблюдать, как Шверник, желая досадить врачам, демонстративно вставляет в обе ноздри по наконечнику от клизмы и в таком виде удаляется из лечебного учреждения. Когда в очередной раз Шверник пристал к врачам со своими полипами, одного хирурга осенило, что следует сделать. Он уложил Шверника на операцию по удалению полипов. Когда всё было готово и Шверник лежал на операционном столе, хирург сказал, что при такой операции общего наркоза не дают. Шверник несколько приуныл, но крыть было нечем, и он смирился со своей участью. Напихав ему в нос ваты, хирург незаметно достал из кармана две заранее приготовленные пиявки и ловко заменил ими вату. Затем, проведя несколько неглубоких надрезов, чтобы пошла кровь, он с нарочитыми предосторожностями извлёк из носа Шверника пиявок и торжественно продемонстрировал их. Шверник был очень доволен и, когда поправился, перестал вставлять себе в нос трубки от клизмы.

Брежневу на охоте в ухо заполз муравей. Брежнев бросил ружьё и с криком бросился прочь. Егеря решили, что в него попало несколько шальных дробин — охотились на водоплавающую дичь. С криком Брежнев продолжал бежать, куда глаза глядят, шурша камышами. Тем временем муравей нашёл, наконец, выход, и страшный треск и щекотание в ухе Брежнева внезапно прекратились. Ему сделалось стыдно перед остальными охотниками, и он нерешительно присел в высоких камышах, стараясь придумать правдоподобную причину своего необычного поведения. Так ничего и не придумав, час спустя он сконфуженно появился из камышей, сделав вид, что ничего не произошло. Увидев его, начальник охраны дал по рации отбой общей тревоги и отозвал несколько соединений поисковых отрядов, которые были на подходе.

Устинов был завзятый театрал и не пропускал ни одной стоящей премьеры. Чтобы остаться не узнанным и избежать ненужного ажиотажа среди зрителей, он искусно гримировался. Иногда баловства ради наряжался женщиной. В один из таких разов он приглянулся соседнему ловеласу и, когда первое действие было в разгаре, ощутил горячие липкие руки на колене и груди. Не зная, как выйти из неловкого положения, он осторожно выбрался из зала и, стуча шпильками, от волнения направился в мужской туалет. Ободрённый этим знаком, ловелас вновь настиг Устинова и уже собирался перейти к весьма решительным действиям, когда Устинов молча вырвался, выбежал в фойе, оттуда — наружу и был таков.

У Андропова было много родственников. Пользуясь тем, что он живёт в Москве, они беспрестанно наезжали к нему в гости. Андропов был радушным и хлебосольным хозяином, но всему есть предел. Возникшую на пороге двоюродную внучатую племянницу — женщину, впрочем, весьма обширную и дородную — Андропов вытолкал взашей, банки с вишнёвым вареньем и яблоки "Белый налив" обрушил в мусоропровод, а открытку, которую покрыл для него каракулями её подрастающий внук, изорвал в клочья и запихал женщине за шиворот. Заметив, что погорячился, он тут же исправился, сбегал в спальню и вынес оттуда плачущей женщине большую конфету "Гулливер".

Соломенцев в минуты отдыха любил решить пару-тройку тригонометрических задач, построить геометрический чертёж. Он обкладывался транспортиром, циркулем, широкой линейкой, остро наточенными карандашами, ластиками и приступал к работе. Его внук, недостаточно успевавший по этому предмету, как-то раз незаметно подсунул деду домашнее задание. Каково же было его смущение, когда учительница, оглашая результаты, подняла его тетрадку, потрясла ею в воздухе и сказала, что вынуждена оставить этого ученика на лето.

2005