Сэм Ружанский, Рочестер, Нью-Йорк

Интервью с Татьяной Михайловной Соболевой в канун 50-й годовщины
со дня первой публикации стихотворения ее мужа
Александра (Исаака) Соболева «Бухенвальдский набат»

...Я сроду не бывал в продаже,
нет, на меня не выбить чек...
Александр Соболев

Толчком к этому интервью послужила эмоциональная статья Милы Токарь. Сразу замечу, что я никак не могу понять, к чему были жесткие замечания в ее адрес некоторых читателей и гостей «МЗ», в частности, препарирование «Бухенвальдского набата» за его интернационализм и за отсутствие упоминаний о количества евреев, уничтоженных в Бухенвальде. Не вдаваясь в детали, хочу еще раз подчеркнуть, что именно благодаря, как пишет «гость из прошлого», «компилятивной» статье Токарь всколыхнулся весь Интернет, - проверьте сами, сколько сайтов перепечатали ее статью, и поймете, что именно благодаря М. Токарь имя Соболева возникло из небытия. Слух о нем прошел по всему земному шару – от Казахстана и России до Израиля, Германии и США . Только за одно это надо было, что я и сделал, сказать Миле Мироновне и подхватившему ее «знамя» содружеству интернет-сайтов большое спасибо.

Лично для меня всё, о чем написала Токарь, было откровением, ее статья подтолкнула на поиски всего, что написано о А. Соболеве (а оказалось, что до нее было всего только приведенная в «МЗ» статья М. Катыс), приобрести книгу вдовы писателя Татьяны Михайловны Соболевой (изданную тиражом «аж» 500 экз.) и, наконец, о чудо, найти в огромной Москве вдову поэта и договориться с ней об интервью.

Татьяна Михайловна порекомендовала мне сначала прочесть ее книгу, поскольку в ней я смогу найти ответы на многие мои возможные вопросы, и лишь потом задать те, на которые я не найду ответов в книге.

И я стал читать ее книгу с карандашом в руках. Татьяна Михайловна оказалась права – в книге были ответы на львиную долю моих вопросов. Наверное, так же могли бы поступить и вы, уважаемые читатели. Однако, учитывая, что получить книгу практически невозможно, мы вместе с главным редактором «МЗ» Леонидом Школьником пришли к решению воспользоваться советом Татьяны Михайловны и сопроводить свои вопросы цитатами из ее книги, дополнив их публикацией отдельных глав о важных моментах жизни Александра Соболева.

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Пятнадцатилетний Исаак Соболев (именно так он был назван при рождении), покидая отчий дом, написал следующие строки:

О, как солоны, жизнь,
Твои бурные, темные воды!
Захлебнуться в них может
И самый искусный пловец ...

Эти строки оказались пророческими – Исааку предстояло, как потом оказалась, пройти свой нелегкий путь на поэтическую Голгофу. «В те годы преимущественно пользовалась спросом литературная продукция определенного толка, а у него сердце не лежало славить партию большевиков и лучшего друга всех народов после коллективизации на Украине... В отличие от многих литераторов... он за полвека поэтического творчества не посвятил Сталину ни одной строки» - пишет в своей книге Татьяна Соболева.

Эта ее фраза - ключ к пониманию отношения к Соболеву партийного руководства и подчиненной ему прессе. С этого я и начал интервью со вдовой поэта.

Татьяна Михайловна, Соболев - вполне "благополучная" и приемлемая для властей фамилия, и могла бы звучать со сцены вместе с фамилией, к примеру, композитора Мурадели. Ведь звучали с советской эстрады такие песни, как "Каховка" с фамилией Михаила Светлова, который был по паспорту Шенкман. Почему же так рьяно власть не пропускала фамилию Александра Владимировича на эстраду и вообще предавала забвению почти 40 лет?

Власти не нравилась не фамилия, а еврейское имя автора – Исаак. «Мы тебя прозевали» - анонимно доложили Соболеву по телефону. За распространенной русской фамилией Соболев обнаруживалось такое неподходящее для того времени еврейское имя. Соболев – его фамилия по паспорту. Имя Александр, как псевдоним, возникло в его творчестве еще в довоенные годы. Под этим псевдонимом публиковались его стихи и проза. И вот с таким настоящим еврейским именем Соболев позволял себе, в отличие от многих преуспевших литераторов, не только не упоминать имя вождя, но и не жить в рамках партийных наставлений. Наивная мечта молодости о справедливости и свободе не могла ужиться в его сознании с реалиями беспощадного коммунистического террора.

Александр (Исаак) Соболев в 40-х годах ХХ столетия

К тому же, он никак не поддавался попыткам власти приручить его. Когда «Правда» предложила ему заменить ушедшего из жизни Маршака и обеспечивать поэтическое сопровождение политических карикатур Бориса Ефимова (что могло быть престижнее этого предложения?!), Александр Владимирович, понимая, чем этот отказ грозит ему в дальнейшем, все же не клюнул на эту наживку. (А вот сам Борис Ефимов, родного брата которого, известного журналиста Михаила Кольцова, сразу после возвращения из Испании расстреляли, благополучно прогнулся перед властью и более 80 лет успешно выступал во всех центральных газетах СССР и России. - С.Р.)
Перечисленного выше было вполне достаточно, чтобы власть «перекрыла ему кислород», но, несмотря на все препоны и мытарства, Александр Соболев оставался верен себе - в стихотворении «Правда» он написал:

Непобедимая, великая,
Тебе я с детства дал присягу,
Всю жизнь с тобой я горе мыкаю,
Но за тебя – костьми я лягу!

Помните ли вы случаи открытого антисемитского отношения к Соболеву?

Я могла бы привести десятки примеров проявлений антисемитизма, но приведу только два.
Однажды, когда журналист Соболев обратился к инструктору МГК КПСС с просьбой о помощи в трудоустройстве, то последний, пряча изуверскую улыбку, спросил его: «А почему бы вам не пойти в торговлю?». Подтекст этого ответа был прозрачен: почему бы тебе вместо того, чтобы претендовать на престижную журналистскую работу, не заняться исконно еврейским делом?
И второй пример. Соболев понял: дорога в печать для него закрыта. И он решил, вспомнив свою юношескую специальность, обратиться в артель по обработке металла, которой, согласно объявлению, требовался контролер. Позвонил и услышал: «Приезжайте». Через 15 минут он был на месте. Кадровик посмотрел на него с сомнением, заглянул в паспорт. И поспешно объявил, что пять минут назад оформил на эту должность другого человека. Что за причина? Какова она?
Ответ был беспощаден: ты еврей, представитель народа, от которого отвернулась власть... Ты на положении изгоя в нашем отечестве, защищая которое, получил бессрочную инвалидность. При оценке твоих редких личностных качеств верх одержит «печать отвержения» - пятая графа в паспорте, да подведет твоя ярко выраженная иудейская внешность...

Вы привели примеры отношения к Соболеву на низших ступеньках власти. А как к нему относились руководители страны – от министров и выше?

Из ряда встреч на высшем уровне расскажу о трех.
Вот первая. Власть представлял бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ, а позже - председатель Комитета по делам печати СССР Б.Н. Пастухов. К 40-летию Победы было решено порадовать старичков-фронтовиков, издав по авторской книжке каждого. Соболеву сообщили, что его сборником займется издательство «Современник». И началась мышиная возня: отправка на рецензию то одному, то другому критику в поисках негативного отзыва, пока один из них не разнес в пух и прах сборник Соболева «Бухенвальдский набат». И всё же спустя три года сборник из 48 стихотворений (вместо представленных 160) увидел свет. Они встретились: автор и книжка. Это был удар! Перед Соболевым лежала жалкая, невзрачная брошюра карманного формата. Большего оскорбления поэту трудно было придумать. Только от безысходности Соболев обратился к Пастухову. Поднявшись с места, Пастухов, потрясая книжкой-малышкой, патетически восклицал: «Надо еще спросить их (издателей - Т.С.), что они там три с половиной года редактировали!? Безобразие!».
Актер! С искренним мастерством и притворством он выманил у Соболева новую объемистую рукопись стихов, прислав письмо, где черным по белому пообещал: «По получении рукописи сборника будет определено издательство для его издания». Это письмо, как памятник бесчеловечности и злобного коварства, храню. Сыграв отведенную ему роль, «актер» Пастухов благополучно перешел на дипработу.

Вторая встреча была на ступень власти повыше – Отдел культуры ЦК КПСС. В один прекрасный день личной встречи удостоил автора «Бухенвальдского набата» сам завотделом В. Поликарпов, что служило дополнительным подтверждением значимости этой песни. До таких бесед допускались немногие. Узнав, что А.Соболев еще не член ССП, Поликарпов тут же, при нем, позвонил секретарю этого Союза Г. Маркову и предложил ему, цитирую: «Без всяких проволочек и формальностей принять Соболева в Союз писателей!».

Соболев понял: прозвучавшее из ЦК предложение о его приеме в ССП для нижестоящей структуры равнозначно приказу. Но этого не произошло ни тогда, ни позже. Марков не выполнил приказ сверху. Партийный угодник посмел ослушаться звонка из ЦК? Похоже, что звонок Поликарпова Маркову был не более чем актерским жестом, обещающим - для Соболева, но ни к чему не обязывающим Поликарпова и понятным без разъяснения Маркову!

Эти два случая - из разряда тех, которые великий Райкин очень метко называл «Запустить дурочку», т. е. наобещать всё, что можно, и ничего не сделать из обещанного. Простите, Татьяна Михайловна, что прервал вас. Пожалуйста, расскажите о третьей попытке общения с властью.

В марте 2002 года я обратилась с письмом к президенту России В.В. Путину, В нем я особо подчеркнула, что Соболев первым среди литераторов страны призвал народы планеты к запрету атомного оружия. Поэтому я, в согласии с личным гражданским долгом, изложила в письме предложение-ходатайство об установке в парке Победы на Поклонной горе плиты с текстом «Бухенвальдского набата», слова которого служили бы людям напоминанием об их главной задаче – сохранению и упрочнению всеобщего мира. Только четвертое мое письмо попало в администрацию Президента. И аппарат сработал так, чтобы отвадить меня от бесперспективных занятий. Мое письмо направили в Московскую городскую думу, именно ей поручили решить вопрос об увековечении песни «Бухенвальдский набат» и памяти ее автора, поэта Соболеве. И Дума решила... единогласно отклонить мое предложение. А ведь еще Константин Федин сказал: «За один «Бухенвальдский набат» я поставил бы поэту памятник при жизни». Но что думцам мнение Федина? Им, наверное, ближе по духу сказанные Львом Ошаниным следующие слова: «Мракобесные стихи: мертвые в колоны строятся!». Так и закончились наши встречи в верхах...

Как сказалось на Вас то обстоятельство, что вы, русская женщина, полюбили и прожили долгие годы в любви и согласии с талантливым поэтом Александром Соболевым, евреем по национальности?

Начну с того, что я точно не знаю, были ли в советской стране еврейские погромы. А расскажу о еврейском погроме в организации, где я работала, – в Московском городском и областном радиокомитете. При этом погроме кровопролитий не было, но убивать можно и без крови, даже не прикасаясь к человеку. Примитивно и просто – поставив его вне общества, лишив средств существования, сделав изгоем.
Я – русская, русая, белокожая, зеленоглазая. И несмотря на эти оберегающие национальные и расовые признаки, оказалась первой жертвой еврейского погрома в редакции. «Московских известий». Именно тогда с моей журналистской карьерой было покончено раз и навсегда.
Правда, сначала меня решили спасти от неминуемой гибели. Выглядела забота оба мне подкупающе трогательно: в начале 1953 года мне конфиденциально порекомендовали срочно развестись с мужем. Зачем!? Почему!? Потому что он еврей, а в верхах созрел план выселения евреев из Москвы
Заботливое предупреждение сделала симпатизирующая мне знатная дама Зинаида Михайловна Платковская – родная сестра самого Н.М. Шверника, председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Я почему-то спокойно отнеслась к этому предупреждению. Вскоре Сталин умер. Партии пришлось срочно признать еврейские дела клеветническими и целиком сфабрикованными. Означала ли отмена еврейских «дел» начало общегосударственной борьбы с антисемитизмом? Как бы не так! Из антисемитизма открытого начала 50-х он ушел вглубь, как хроническая болезнь.

... Вдруг околел тиран усатый,
И в грязь упал дамоклов меч,
а не на головы евреев.
И чудом выжил мой народ.
Но уничтожены ль злодеи?
Нет, жив антисемитский сброд.
Он многолик, силен и властен,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А потому стократ опасней...

И вот мой случай. Вернувшись из отпуска летом 1954, я узнала, что моя должность ликвидирована, и я уволена. Вслед за мной были уволены два опытных журналиста, оба - евреи. С помощью фельетониста «Известий» Гр.Рыклина нас восстановили на работе. Но... не навсегда : 12 декабря 1957 года в Московском радиокомитете был учинен еврейский погром. Деловито и невозмутимо глава Радиокомитета объявил об увольнении всего штата вплоть до уборщицы в связи с ликвидацией руководимой им организации. В тот же день начала вести передачи Главная редакция радиовещания на Москву и Московскую область. За столами редакции сидела в прежнем составе православная часть сотрудников ликвидированного радиокомитета. Новая организация отличалась от прежней только названием и под такую смену вывески разом и просто избавились от всех евреев. Я наивно сделала попытку найти себе работу в журналистике и обратилась за помощью к секретарю оргкомитета ЦК КПСС России Бардину, последний вызвал инструктора и поручил ему срочно меня трудоустроить. И ту повторилась история, подобная той, как устраивался на работу мой муж: инструктор по телефону договорился с редакцией «Советской России», я приехала и мне отказали ... место оказалось занятым. Так же проходило мое «трудоустройство» еще в нескольких редакциях. Я прекратила фарс, перестав общаться с любезным инструктором.
После того, как двери советской печати наглухо и навсегда передо мной закрылись, я поняла: быть женой еврея в стране победившего социализма наказуемо.

Спасибо, вы очень точно описали ситуацию тех лет, а теперь позвольте вернуться к вопросу о появлении «Бухенвальдского набата». Какие стихотворения предшествовали его созданию?

Путь к «Набату» начался в годы войны, которую, как скажет А.Соболев о себе, он не в мягком вагоне проехал. Пережитое в годы фронтовые вылилось в трагические строки:

... На той войне я был солдатом
И с бойни той пришел назад.
Какую я тянул упряжку
Сквозь снег и дождь, и день, и ночь!
Сказать, что это было тяжко, -
Неправда: было мне невмочь...

В какой-то момент рядовой пехотинец Соболев словно поднялся над гигантским пространством военных действий. И то, что он увидел, навсегда отвратило его от войн. Виделось кровавое взаимоуничтожение людей, беспощадных в азарте истребления.

Именно на фронте впервые и на всю жизнь он осознал себя гражданином и патриотом всей планеты Земля Это нашло отражение в его поэзии, где чаще и убедительнее звучит голос сторонника всеобщего замирения, слышны обвинительные слова против войны. Взрывы атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки породили тревогу за будущее родной планеты и родилось стихотворение «Куда шагаешь, человек ?», с которым он обратился ко всем людям:

Очнись! Безумьем ты объят.
Стучится Разум в двери.
С тревогой на тебя глядят
Деревья, птицы, звери.
Ты слышишь зов полей и рек,
Владыка на планете.
Куда шагаешь человек?
Куда шагаешь человек?
Опомнись, ты на свете
Один за все в ответе!

В то время ( да и теперь) это актуальные строки. Но публиковать их отказались ведущие советские издания, - «Известия», «Культура и жизнь», «Литературная газета». Почему? Да потому, что автор проявил недозволенную смелость – «нарушение советской границы»: обратившись к человеку вообще, он вышел за пределы государства, где жил. А это делать можно было только с разрешения советской власти, т.е. партийных органов. А в стихотворение этом партия вовсе не присутствует... не вписывается в сюжет. И к тому же, вместо привычного сочетания «советский человек» упомянут просто человек! Вот и шарахались редакторы газет. Возможно, то же самое могло произойти с «Бухенвальдским набатом», но это уже другой разговор.

Татьяна Михайловна, история появления «Бухенвальдского набата» в советской печати и на радио теперь хорошо известна благодаря статьям Катыс и Токарь. Но тех, кто еще не знаком с этой историей, позвольте адресовать к статье Марины Катыс опубликованной на нашем сайте. В связи с этим вопрос: первой ли написала об истории создания "Бухенвальдского набата" Марина Катыс из "Огонька»? Или о Вашем муже писали еще раньше?

Меня познакомили с Мариной Катыс в 1996 году. После выхода книги Соболева «Бухенвальдский набат. Строки-арестанты». Тогда же она опубликовала историю создания «Бухенвальдского набата» в «Огоньке». Несколькими месяцами ранее свое мнение о А.Соболеве и его поэзии высказал обозреватель «Московской правды» В.Приходько. Если Марина Катыс написала честную, правдивую до последнего слова статью о поэте Александре Соболеве, то очерк В. Приходько представлял собой грубую смесь лжи и подлога, клеветы и мошенничества, помноженных на желание во чтобы то ни стало разбомбить явно несимпатичного ему автора «Бухенвальдского набата».

Как к «Бухенвальдскому набату» и вообще к поэзии Александра Соболева относились его коллеги по литературному цеху?

После непредвиденного взрыва популярности «Бухенвальдского набата» целый ряд анонимных «коллег» звонили ему по телефону, предупреждая: «Мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим», слово свое они, по мере возможности, сдержали (кстати, некоторые специфические «коллеги» звонили мужу в 3-4 часа ночи). Услышанное Соболевым предупреждение выражало и угрозу, и намерение мстить. Мстить за что? Очевидно, за талант, за способность создавать высокохудожественные произведения. Возникла старая, как мир, цепочка – замешанные на антисемитизме зависть, уязвленное самолюбие и испепеляющая ненависть. Тут к месту процитировать американскую юмористическую энциклопедию: «Успех – непростительное преступление в глазах окружающих». И вообще, как им мог нравиться поэт, заявляющий:

...Я не мечтаю о награде
Мне то превыше всех наград,
Что я овцой в бараньем стаде
Не брел на мясокомбинат...

Татьяна Михайловна, но не все же литераторы так рьяно выступали против Соболева? Вы в своей книге упоминаете о высокой оценке, которую дал Самуил Маршак поэзии вашего мужа. Расскажите, пожалуйста, об их встрече.

В бытность мою радиорепортером меня отправили к С.Я. Маршаку записать новогоднее поздравление москвичам. Когда запись закончилась, Самуил Яковлевич побеспокоился о качестве записи. Я заверила, что все будет хорошо и, сама не знаю почему, вдруг объявила: мой муж пишет стихи. С.Я. вежливо посмотрел на меня и попросил что-нибудь прочесть. Я прочла стихотворение «Березка», затем «Бетховена» После чего он сказал: « Пришлите ко мне Вашего мужа».
И они встретились – Маршак и Соболев, их встреча продлилась три часа. С.Я. внимательно слушал читающего свои стихи Александра и под конец сказал: «Вы поэт милостью Божьей!».
Неизвестно, во что бы вылилась их взаимная симпатия. Но ... встреча не имела продолжения. И вот почему: в самом начале 1953 года, памятного вспышкой антисемитизма в СССР, Соболев написал поэму «Военком». Вкратце суть ее такова: после страшного еврейского погрома уцелел ставший сиротой пятилетний Сема, которого приютила украинка. В город входит Красная армия и в дом крестьянки заходит военком. Узнав, что случилось, он берет мальчика на руки, ласкает, угощает краюшкой хлеба. Правда, прокоммунистическая поэма? Но вот автор рассказывает читателям, о чем же мечтает военком с еврейским мальчиком на руках:

Военком мечтал неторопливо:
- Будет он расти в большой стране,
Равноправный,
Вольный
И счастливый.
Будет та страна - родная мать
Украинцу, русскому, еврею.
Кто ж его посмеет притеснять -
разве только контры да злодеи!?

Это ж надо было иметь такую смелость, чтобы в 1953 году заявить, что нельзя обижать маленького еврея и назвать злодеями тех, кто на это способен. Окрыленный теплым приемом Маршака, Александр Соболев послал ему эту свою поэму. Но когда через несколько дней Соболев позвонил Маршаку, то в ответ услышал: «Как вы могли такое написать?!».

Умудренный Маршак подсказывал своему молодому коллеге, что надо скорректировать последние строки. Человек расчетливый сразу бы сориентировался бы в возникшей ситуации, схитрил, покаялся перед мэтром «за промах». Увы, чуждый дипломатии Ал. Соболев поступил в соответствии со своим твердым, когда дело касается чести и принципа, характером: во имя правды он пожертвовал зарождающейся дружбой с Маршаком и навсегда расстался с ним.

Что вы можете сказать о мнении других известных литераторов?

Поэма «Военком» явилась своеобразной лакмусовой бумажкой, которая позволила четко высветить, «с кем вы, мастера культуры». Расскажу, как вели себя лишь некоторых из них. Константин Симонов, главный редактор «Литературной газеты», оказался первым высокопоставленным лицом, на чей стол легла поэма «Военком». Положил ее В. Солоухин, возглавлявший отдел поэзии в этой газете. Ему поэма понравилась. Но Симонов печатать ее не разрешил. Без объяснений. Думаю, это был акт вынужденного антисемитизма после сверки часов с ЦК партии. Затем «Военком» побывал в журнале «Дружба народов» И опять та же картинка – глава отдела поэзии журнала Я. Смеляков был в восторге. Но главный редактор С. Баруздин не пожелал публиковать поэму. Чтобы раскусить «подвох», партийной выучки у него хватило.
Ответ журнала «Советская Украина» вообще потрясающ: «Историческая тема журналом исчерпана. Возвращаться к ней в ближайшее время редакция не намерена» В наглости и глупости не откажешь, в антисемитизме - тоже.
Уже став автором Бухенвальдского набата», Соболев вновь попытался опубликовать «Военкома» в «Литературной газете» и обратился к главному редактору А. Чаковскому. Не сомневаясь, что говорит с евреем, он призвал его к солидарности в борьбе с антисемитизмом. В ответ услышал: «Я не еврей, я – караим».

Вернемся к «Бухенвальдскому набату». Почти 40 лет продолжалось замалчивание имени его автора Александра Соболева. Но ведь был человек, который с первого дня знал, кто написал «Бухенвальдский набат» и музыка которого к «Бухенвальдскому набату» принесла ему заслуженную славу. Я имею ввиду композитора Вано Мурадели, который, прочитав стихи, позвонил Александру Владимировичу и сказал: «Пишу музыку и плачу... Какие стихи! Да таким стихам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово...». Почему же он в многочисленных интервью ни разу не упомянул об авторе стихов?

Начну с того , что советская пресса заговорщицки молчала об Ал. Соболеве из-за его «национальной неправильности». Приведу для примера одно вроде бы незначительное событие. Как-то Соболеву позвонила некая поэтесса, «дама бойкая», небезызвестная в литературных кругах 60-х годов. В трубке раздался задорный, даже немного кокетливый голосок: «Соболев? Давай я о тебе для «Советской культуры» очерк напишу. Ты фронтовик, и инвалид войны, и автор такой песни!». (Этот разговор происходит в то время, когда вся советская пресса напрочь не замечает , а точнее, замалчивает имя Соболева - С.Р.).
Знающий конъюнктуру Соболев ответил поэтессе: «Пиши. А тебе известно, что я еврей?!». «Это неважно, я все равно тебе вскоре позвоню...». И исчезла. Навсегда. Соболев всё понял.
Естественно, Вано Мурадели не мог не знать об антисемитском настрое в партийных кругах. В такой ситуации подчеркивать свое особое расположение к Соболеву?! Смелость для этого необходима, схожая с протестом.

Татьяна Михайловна, предположим, что никто из журналистов не спрашивал Вано Ильича, кто автор стихов «Бухенвальдского набата», а он не спешил сообщить, что автор стихов - еврей Соболев. Но у него была великолепная возможность проявить человеческое достоинство и порядочность при выдвижение его и Соболева на соискание Ленинской премии.

Сэм, позвольте я сперва приведу в качестве примера один эпизод встречи Мурадели с прессой. 24 февраля 1968 года в газете «Московская правда» был помещен ответ композитора на вопрос корреспондента об истории создания песни: «Однажды вечером.. раздался звонок в мою квартиру. На пороге стоял человек средних лет. «Соболев, советский офицер, бывший узник Бухенвальда, - представился он ,- я принес слова будущей песни»... Эта сплошная фантазия Мурадели послужила сигналом для поиска в Советской армии такого талантливого офицера. Соболев, не терпевший всяческой лжи, сразу позвонил Мурадели. «Вано Ильич! - взмолился Соболев. - Зачем вы меня, бывшего сержанта, произвели в офицеры? Подумают, что я о себе сказки рассказываю!...».
«Дорогой, - воскликнул Вано Ильич, - я буду хлопотать, чтобы тебя в генералы произвели» (Только не подумайте, что Соболев и впрямь ожидал генеральские погоны). Вот такая пародия.
Вот теперь можно вернуться к Вашему вопросу. Выдвижение авторов «Бухенвальдского набата» на соискание Ленинской премии было воспринято как должное. В истории советской культуры это был уникальный случай: за одну только песню на Ленинскую премию претендовали поэт и композитор!
В СССР вопрос о будущих соискателях рассматривался не где-нибудь, а в ЦК на Старой площади вкупе с карманными представителями ССП, ССХ и ССК. Сообща сочиняли сценарий, а потом спускали его для воплощения.
Считаю, что в случае с «Бухенвальдским набатом» вопрос о выдвижении на Ленинскую премию решался продуманно с дальним прицелом, с предусмотренной развязкой затеянного спектакля.
Оба мы, Соболев и я, обратили внимание на странное несоответствие успеха и значения «Бухенвальдского набата» и уровня выдвигающих организаций - вместо всесоюзных организаций: союзов советских писателей и советских композиторов, выдвижение поручили профкому при издательстве «Советский писатель», Союзу композиторов РСФСР и Совету ветеранов войны.
События развертывались своим чередом. Газеты опубликовали список соискателей премии, в том числе были названы Вано Мурадели и Александр Соболев. Тут бы и рассказать о мало кому известном поэте. Может показаться неправдоподобным, но так было: ни один (!) журналист возможностью рассказать о Соболеве не воспользовался. Но пресса прессой, а решающее слово принадлежало членам комитета по Ленинским премиям. И они начали свой высокий суд с ... исключения Ал. Соболева из числа соискателей: в списке допущенных ко второму туру значилось: «В.И.Мурадели. «Бухенвальдский набат». Создателя текста знаменитой песни наградили «по-советски»: на виду у всех оскорбили и нанесли удар посильнее нокаута. Лишив своим решением песню «Бухенвальдский набат» стихов, комитет по Ленинским премиям таким «научно» обоснованным способом уничтожил саму песню (к счастью, только в своих документах). И не стало предмета для предоставления упомянутой премии! Этим все и закончилось.

А как же сам Мурадели отреагировал на исключение Ал. Соболева из соискателей премии, как воспринял он дискриминацию автора тех самых стихов, прочитав которые, он впервые – вы помните? - прослезился?

Не знаю, какие чувства его обуревали, почему он безмолвствовал. В аналогичной ситуации, как мне рассказали, кинорежиссер Григорий Чухрай (еврей, кстати) повел себя иначе: когда В. Ежова, автора сценария его «Баллады о солдате», исключили из списка претендентов на премию, он направил в комитет по Ленинским премиям письмо, в котором в ультимативной форме потребовал либо вернуть фамилию Ежова в список соискателей, либо исключить из числа соискателей и его, Чухрая. Премию получили оба – Чухрай и Ежов. Не менее известный и влиятельный композитор Вано Мурадели в случае совершенно похожем, в отличие от Чухрая, предпочел промолчать.

Что помогало Соболеву выдерживать многолетнее беспардонное замалчивание его творчества и при этом продолжать писать стихи?

Позвольте рассказать вам об одной детали нашей совместной жизни. Речь пойдет о созданной нами игре: «Мы кошки». Суть и правила этой игры добровольно приняли на долгие годы как способ жить и радоваться ( в условиях страны-тюрьмы ) два взрослых и достаточно серьезных человека. Эта игра не давала нам заважничать, надуться и из-за этой глупости до срока состарить себя и свою жизнь. И, конечно, не падать духом!
Итак мы – кошки. А это значит, что нами создан для нас двоих параллельно с реальным свой мир. Это скрытая от других жизнь – игра, которая постоянно перемешивается с реальной жизнью. Это никому не ведомая закрытая от всех необъятная страна, без замков и оград, потому что она для нас двоих... У нас был свой герб и даже свой язык, который при надобности отгораживал нас от окружающих. Очень часто, оставляя мужу записку, я обязательно сопровождала ее рисунком. Одну из таких записок долгие годы хранил Александр Владимирович. Текст ее был прост: «Забежала домой, не нашла даже кусочка хлебушка» А рядом изобразила тощего котенка, проливающего слезы возле пустой миски...
Наша «кошка» смягчала и наши отношения, защищала от нас же самих, сдерживала проявления дурных черт характера. Иногда мы ссорились и даже расходились по разным комнатам, но спустя полчаса-час в дверях появлялась улыбающаяся «кошачья» мордочка. И в доме воцарялся мир.
За долгие годы собралось три больших блокнота таких записок–рисунков, на обложке каждого из блокнотов было рукой Соболева написано – «Кошкиниана», истории из жизни двух взрослых людей.
Александр Владимирович со всей серьезностью берег эти блокноты – он считал нашу кошку нашим наивысшим бесценным творением. Я с этим не спорила: сквозь десятилетия – мы прожили вместе сорок лет- сквозь невзгоды и одоления, утраты и победы, взлеты и падения, огорчения и радости прошла с нами жившая в нас волшебная «кошка». Наша «кошка» не дала нам состариться душой и, как сказал мой супруг, это колдовское средство, известное лишь нам двоим, сделало наше детство протяженностью от «А» до «Я». А вот что думал об этом он сам:

С тобой мне ничего не страшно,
с тобой – парю, с тобой- творю,
благословляю день вчерашний
и славлю новую зарю.
С тобой хоть на гору,
За тучи,
И с кручи – в пропасть,
Вместе вниз.
И даже смерть нас не разлучит.
Нас навсегда
Венчала
Жизнь.

Кроме «кошек» нас объединяла непреходящая любовь и искренняя преданность друг другу плюс общий интерес к литературе, живописи и классической музыке.

Как и почему возникло у Александра Владимировича желание уехать в Израиль?

В 1971 г. Соболев пишет стихотворение-обращение «К евреям Советского Союза», лейтмотив которого - антисемитизм, не просто проникший, а, скорее - въевшийся во все поры огромного государства. Это стихотворение необходимо не только прочитать, но и заучить всем евреям, живущим в теперешней России. Почему ? Да потому что антисемитизм в русском народе неистребим. Это утверждаю я – русская , прожившая сорок лет с достойнейшим человеком еврейской национальности.
В упомянутом стихотворение немало строк о вынужденной эмиграции евреев, а точнее – их бегстве из страны. Годом позже он написал стихотворение «Эмиграция». Сам этот факт говорит о том, что мысли об эмиграции были ему не чужды.

И крутится, и вертится земля,
И вдаль летит одна шестая света
В созвездии Московского Кремля.
А я кричу: «Карету мне! Карету!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На время эмигрирую в себя.

Ал. Соболев все отчетливее понимал насильственное превращение себя в «мертвого поэта»: публикаций нет и не предвидится; в СМИ на его имени и творчестве – табу. Он жив как человек, но его нет ни среди современников, ни среди потомков. Работает почти полностью «в стол».Таковы причины возникшего у Соболева желания покинуть СССР. Еще в 1964 г. его крик-упрек в защиту своего я, в защиту своего права быть равным среди равных нашел выражение в следующей строке: «Я – сын твой, а не пасынок, о Русь, хотя рожден был матерью еврейской». Но, к сожалению, он до конца жизни остался пасынком России. Позднее в его стихах еще с большей силой зазвучал мотив эмиграции:

Я вырвусь из долгого плена,
Отпраздную свой юбилей
Под небом высоким и синим,
Быть может, в далекой дали....
Я - сын Украины, России,
Но я – гражданин всей земли.

Наконец, желания превратились в действие: вскорости мы получили вызовы-приглашения. Жажда вырваться из долгого плена довлела над доводами обычной осторожности. А опасаться было чего! Тем более, что Соболев сам писал о тех, кто поплатился за желание «уехать в край своих отцов». Можно представить, какой бы разразился скандал, если бы автор «Набата» открыто заявил о желании покинуть Союз. Вряд ли ему бы грозила тюрьма, но бессрочное пребывание в медицинской спецлечебнице можно было гарантировать. Порассудив, он немного поостыл - но не в желании уехать, а в поспешности отъезда.
Повторяю, он хотел эмигрировать. В этом убеждают его искрение поэтические откровения. Но существовала куда более глубокая причина, побуждавшая поэта продолжить и закончить пребывание в мире сем в Израиле, среди единоплеменников. Невольно думаю, что, не отдавая себе толком в этом отчета, он подчинялся «зову предков», как истинный еврей. Прожив десятки лет среди русских, он сохранил то подлинно еврейское, что вобрал в себя с молоком матери и от чего отказаться его не заставила бы никакая сила. И это нечто заставляло его интуитивно стремиться к воссоединению со своим народом:

Этот голос звучит не из Рая,
За тысячи километров...
Слушаю голос Израиля,
голос далеких предков .
(«Голос Израиля», 1980 г.)

Вновь и вновь Соболев обращается мыслями к репатриации, к желанию обрести полную свободу. Цитирую строки, написанные им в 1981 году:

Чтобы свобода больше мне
Ночами долгими не снилась.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтоб я о ней уж не блажил,
а наслаждался ею вдосталь,
свободно жил, дышал, творил
Ну, лет, по меньшей мере, до ста.

А в середине 1982 года поэта настиг смертельный недуг. И тут уже было не до отъезда.

Не могли бы вы вкратце познакомить читателей «МЗ» с романом Соболева: «Ефим Сегал, контуженный сержант»?

Этот роман в известной мере автобиографический, что и определило его содержание.
Многотрудное испытание выпало на долю журналиста и поэта Ефима Сегала, ровесника Октября, воспитанного в духе преданности и некритического отношения к партии и ее вождю Сталину. Жизнь в обществе «развитого социализма» заставила его о многом задуматься, пересмотреть свои юношеские убеждения, взглянуть на оборотную сторону медали и обнаружить явь тоталитарного государства.
Хочу подчеркнуть, что Соболев, не задумываясь о неблагоприятных последствиях, наперекор антисемитским установкам «сверху», вынес еврейское имя и фамилию в заголовок романа. Факт в советской литературе редчайший. Роман был закончен в 1977 году, а увидел свет в 1999 г., спустя 22 года после написания и 13 лет после смерти автора. Примечательно, что издатели согласились сделать финалом романа написанное ранее поэтом стихотворение «Русь»

Не берусь исцелить тебя, Русь,
Не берусь, я и думать об этом не смею.
Будь хоть я тыщу крат Гиппократ,
Будь хоть я Моисеем -
все равно не берусь!
Утонула в кровище,
Захлебнулась в винище,
Задохнулась от фальши и лжи...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А под соколов ясных
Рядится твое воронье.
А под знаменем красным
Жирует жулье да ворье.
Тянут лапу за взяткой
чиновник , судья, прокурор...
Как ты терпишь, Россия,
паденье свое и позор?!

Уважаемая Татьяна Михайловна, я уже Вас, наверное, утомил, но позвольте задать еще пару коротких вопросов.

П