В то время как две главные империи накапливали арсеналы ракет, мусульманский мир накапливал новых детей. Великие империи страдают от низкого уровня рождаемости, одновременно испытывая нашествие, от которого у них нет никакой защиты.
Холодная война между экономической империей Запада и социалистическими тираниями Востока создавала впечатление, что будущее принадлежит коалиции между самой лучшей индустриальной машиной и крупнейшей армией. Однако в XXI веке лидерство в индустриальном развитии перешло к Китаю, а с помощью межконтинентальных баллистических ракет и высокотехнологичных армий так и не удалось уладить назревающие конфликты с мусульманским миром, в которых он использует устаревшее оружие.
На фотографии выше вы видите, как во время праздника Ид аль-Фитр (Ураза-Байрам) мусульмане под видом молитвы протестуют, запугивая власть и население: стройте больше мечетей, иначе мы заполоним ваши улицы и дворы. Дело происходит в Москве, но с таким же успехом это могло происходить в Лондоне, Париже, Нью-Йорке или десятках других городов Запада. В то время как две главные империи накапливали арсеналы ракет, мусульманский мир накапливал новых детей. Великие империи страдают от низкого уровня рождаемости, одновременно испытывая нашествие, от которого у них нет никакой защиты.

Демографически ислам движется к господству над Россией и Европой, намереваясь повернуть вспять пятисотлетнюю историю и овладеть важнейшими территориями, за которые старым империям приходилось воевать. Западный Берлин, Восточный Берлин, — какая разница, если рождаемость в Турции вдвое превышает рождаемость в Германии? На востоке, в Москве, а также на западе, в Лондоне, общая картина абсолютно схожа.

Как Советский Союз, так и "Пакс Американа" пытались завоевать приверженность мусульманского мира посредством денег, вооружений и технологий. И как в мировом масштабе, так и у себя дома, они до сих пор продолжают этим заниматься. Америка, Россия и Европа продолжают отделять "хороших" мусульман, которые являются для них лояльными гражданами или союзниками, от "плохих" мусульман, которые взрывают бомбы в школах и автобусах.

В России в "хороших" мечетях, контролируемых государством, ведутся проповеди в духе джихада против Запада, — точно так же, как на Западе "хорошие" мусульмане — это те, кто убивал русских. Но на самом деле уже вовсе не мы, а мусульмане играют — с нами! — в игру "разделяй и властвуй".

Российские лидеры, как и их европейские коллеги, ведут себя так, как будто бы по поводу роста мусульманского населения нет повода беспокоиться. Пока они остаются лояльными гражданами матери-России, нет никакой разницы, станет ли в Москве больше мечетей или церквей. Но что такое Россия, если не родина и земля русского народа?

Спросите рабочих на острове Русском, где запрет продажи и потребления водки во время Ид аль-Фитра (Ураза-Байрама) привел к жестоким столкновениям между мусульманами и русскими. Или жителей Волжского бульвара в Москве, которым удалось не допустить строительства мечети в их районе. Или о. Даниила Сысоева, русского священника, который критиковал ислам, — ах, извините, не выйдет: священника застрелили в его собственной церкви. Только не спрашивайте ни о чем Путина или Медведева, — они, как цари и генсеки, до сих пор грезят об имперском величии.

Империя? Империя чего?! Помимо нефти и газа, торговых монополий и тайной полиции? Если СССР пытался создать новую общность — "советский народ" (и одно время казалось, что преуспел), то Россия без русских — абсолютно пустое место, ничто посредине нигде. По отношению к чему должны российские мусульмане проявлять свой патриотизм, чему демонстрировать преданность? Чьи они подданные, гражданами какой страны они могут себя назвать? Каким символам они должны присягать — тем противоестественным гибридам коронованных орлов и красных знамен, что достались новой России в наследство от эпохи царизма и коммунизма, превращенными в кич вульгарной олигархией современности? Точно такой же вопрос можно — с тем же успехом — задать в Лондоне или Вашингтоне, которые отказались от своего наследия и культуры в угоду политкорректности и ради дешевых потребительских товаров.

Возможно ли существование России без русских, — или Англии без англичан, или Франции без французов? А разве можно представить Константинополь без ромеев? Могут остаться постройки и здания, но без народа не существует ни нации, ни государства. Национальные культуры гибки, но эта гибкость не бесконечна. Можно принимать или обустраивать иммигрантов, но надо же понимать: это улица с двухсторонним движением, и когда большинство начинает слишком отличаться от людей, некогда составлявших коренную нацию, Константинополь превращается в Стамбул.

Поединок в Холодной войне на самом деле не был столкновением экономических систем. Он был продолжением давней борьбы за власть в Европе. Но нам с вами подавали торт, лишь на поверхности украшенный глазурью из коммунизма и капитализма. Начинка же оставалась националистической. Этот конфликт продолжается и сегодня, даже когда больше нет коммунизма и капитализма, а российская олигархия впрямую противостоит олигархии европейской. На кону стоят все те же самые призы. Проблема в том, что тем, кто мнит себя игроками и банкометами, они ни за что не достанутся.

Обладание Европой больше не сводится к идеологиям или военной силе. Никакое количество американских танков в Берлине не перевесит тысячи турецких женщин в больничных палатах. И никакое количество дебатов по поводу классовой борьбы и революций не заглушит вопли муэдзина. Больше не существует новых идей, — только две олигархии в схватке за осколки континента и народных масс, приученные тратить, влезая в долги по кредитке, так остервенело, словно завтра они могут умереть.

Все идеологии вконец поистрепались. Господство левых на Западе представляет собой жалкую тень той яростной энергии "красных" великой и страшной эпохи, начала ХХ века, что, казалось, способна передвигать континенты. Их политическая корректность — это академические репрессии, напоминающие библиотекаря, шикающего на расшумевшихся читателей. Но огромные пустующие библиотеки Запада ожидает та же судьба, что и Библиотеку Александрии, сожженную мусульманами, поскольку содержимое ее хранилищ противоречило Корану. Нынешние элиты — и есть жалкие, беспомощные архивариусы, временные смотрители за культурой последнего поколения. Им суждено лишь наблюдать, как власть утекает у них между пальцев, превращаясь в огонь, что полыхает в глазах мусульманских фанатиков — будущих поджигателей бесценных свитков.

Кратковременные войны в своей основе опираются на умение и предприимчивость. Длительные войны сводятся к жизнеспособности и живучести, — по сути дела, к вопросу, кому нужнее и важнее выжить. Запад мог бы победить в кратковременной войне против любого объединения мусульманских врагов, но он не сможет победить в длительной войне, если не научится жаждать победы сильнее своих врагов. Не в Ираке или Афганистане, не в Лондоне или Лос-Анджелесе — а везде. Повсеместно и постоянно.

В Афганистане и Лондонистане нашим врагам удалось компенсировать свое техническое отставание решимостью. Они готовы воевать, и готовы воевать долго Именно поэтому они выигрывают, — не потому, что они в чем-либо каким-то образом лучше, а потому, что нам — в большинстве своем — наплевать и на эту борьбу, и на ее результат.

Краткосрочные войны представляют собой состязание тактик, а долгосрочные — это игра "кто первым струсит". Сторона, первая запросившая мира, проигрывает. А мы уже так давно требуем мира — и не перестаем его требовать. Мы взяли за правило при любом удобном случае заявлять, как сильно мы хотим мира. Вот почему мы снова и снова проигрываем.

Забудьте всю эту псевдогуманистическую ахинею, вливаемую вам в уши со всех сторон! Когда вы требуете мира, вы демонстрируете не благородство, а трусость и слабость! Чем больше вы стремитесь к миру, тем вы на самом деле слабее. Когда под угрозой оказываются ваши основополагающие ценности, а вы готовы идти на попятную — вы не становитесь лучше, вы делаете только хуже. Чем более важные из ваших ценностей находятся под угрозой, тем большем ничтожеством вы являетесь. Запомните это хорошенько!

Можно быть пацифистом, если при этом вы также согласны быть рабом. И можно быть рабом, если вы при этом также и пацифист. Раб, не являющийся пацифистом, однажды может стать свободным человеком, — но пацифист, который не сознает, что он раб, отказывается признавать все последствия своей трусости, своей нравственной несостоятельности.

Но пацифистов на самом деле немного — и на Западе, и на "Востоке", в России, одинаково клонящихся к упадку. Не являются пацифистами также их лидеры. Они вовсе не прочь посылать самолеты, чтобы бомбить ту или иную страну по той или иной причине. Вот чего они не желают делать — так это защищать национальные интересы. И это не пацифизм, — это нравственная тупость и лень людей, уверовавших в стабильность юбер аллес ("стабильность превыше всего"), — ведь это так удобно.

Мечта о глобальном государстве, управляемом бюрократами в Брюсселе, об ученых степенях для каждого и пожизненном социальном обеспечении, об искоренении всяких жестоких и уродливых верований, о едином всемирном обществе — это глупые детские фантазии о гигантском пирожном, покрытом вишнями и шоколадной глазурью. В этом нет ни разума, ни добродетели — это просто инфантилизм, желание обожраться сладостями без последствий вроде заворота кишок, "чтобы у нас все было и чтобы нам за это ничего не было". Хуже того: это лень что-либо предпринять. В представлении таких людей мир — это рай, где никому ничего особенного не требуется делать, кроме как подкрашивать какую-нибудь выдающую себя за искусство "инсталляцию" и учиться любить самих себя.

А самое худшее во всем этом — наша готовность сдаться без боя. Амбиции и драйв, которые позволяли нам до сих пор достигать всего, в том числе кажущегося невозможным, больше не срабатывают, и мы сидим на завалинке, обрывая лепестки у ромашек, и ждем, когда же нас смоет ко всем чертям. Мы так часто говорим об апокалипсисе, потому что хотим умереть.

Если Холодная война испытывала нашу решимость до изнеможения, то это изнеможение ослабило нас настолько, что мы больше не можем за себя постоять. Одна империя уже пала, а вторая быстро скатывается в океан. И когда она исчезнет, не останется ничего, кроме рваного окоема цивилизации, обрушившихся небоскребов, горящих книг и мечетей на каждом углу.

Мы еще не проиграли битву, но это только благодаря тому, что накопленная масса имеющихся на нашей стороне ресурсов придает нам инерцию. Но инерция не может длиться вечно. Настоящая проблема состоит не в том, что мы проигрываем, а в том, что мы забыли, как бороться. Хуже того, — мы вообще забыли, что это значит — сражаться до последнего вздоха.

Война, которая не предполагает от нас восстановления врага и попыток превратить его в союзника, стала для нас таким же чуждым понятием, как и то, что войны ведутся не во имя мира, а чтобы защитить нас. Чтобы не просто победить, но разгромить врага, разгромить так, чтобы он больше никогда не смог представлять опасность. Наши "ястребы" обезумели настолько, что ведут разговоры о мире, а мы слушаем — и киваем в знак согласия!

Прежде всего, необходимо помнить: мы живы здесь и сейчас потому, что мы произошли от мужчин и женщин, которым этого очень хотелось. Мужчин и женщин, сделавших все необходимое, чтобы выжить. Эта живучесть у нас внутри, — главное, чтобы достаточно сильно захотелось выжить и нам.

Забудьте об идеологиях, имперском величии, о геральдических погремушках, — все это лишь символы, способы направить мощь нации в нужное русло. Самое главное, что имеет значение, — это способность людей выжить, их решимость отстоять свою землю, иметь детей и приобщить их к родной культуре. Народ, который предпочитает оставаться равнодушным, может сидеть и ждать у моря погоды, пока политики приходят и уходят, болтая о "мире". Но все войны в конечном счете оказываются личными войнами. Их суть в том, что каждый человек напрягает все силы до последнего предела, чтобы не отступить и отстоять свою землю.

Империи приходят и уходят, но люди остаются.

P. S.

— Ты в самом деле думаешь, что они хотят жить с нами в мире и согласии? Дар-эль-Ислам* и Дар-эль-Харб**. Вот что звенит в их пустых, как перевернутый медный таз, головах. Взаимопонимание потому так и называется, что предполагает движение навстречу с двух сторон. А они, не переставая, пробуют нас на зуб. Сначала в Косово. Потом в Америке. В Израиле. В Чечне. Здесь и сейчас. Это уже не просто террор, щекотка нервов и наглое вымогательство гуманитарной помощи. Они хотят открутить назад время. Чтобы мы впали в дикость и ужас. Чтобы шарахались от каждого звука. Чтобы перестали смеяться, ходить в кино, летать в отпуск к морю, любить друг друга свободно и весело, — иногда слишком свободно и весело, но это, на самом деле, пустяки. Они не понимают ни наших шуток, ни наших слез. Ничего. Они хотят, чтобы нас просто не было. Нигде. И поэтому им не место среди нас. По крайней мере, до тех пор, пока они не научатся хоть чему-нибудь, кроме как взрываться в толпе детей на дискотеке.

— Разве войной можно кого-нибудь чему-нибудь научить?!

— Смотря что понимать под войной. Это ты и твои приятели всегда считали войну злом, потому что политика — это зло, а война есть продолжение политики. Дескать, войны ведут не враги, а друзья, которые просто не поняли друг друга. Или — еще хуже — надо перековаться, стать морально выше и материально беднее, и тогда враги превратятся в друзей. Только все это чепуха. Природа этой войны другая — как и природа этого врага. Они ненавидят нас не по какой-то причине, а просто потому, что в их фантастическом мире нет для нас места. Они даже не воюют с нами — они просто уничтожают всех нас. Дело не в христианстве, иудаизме, цивилизации и всем остальном. Они просто хотят нас всех уничтожить. Тебя. Меня. Женщин, детей, стариков, слабых, больных — всех. Мы им мешаем. Если они доберутся до оружия, которое может нас уничтожить, они применят его, не задумавшись ни на секунду. Им не нужны ни наши чудеса, ни наши богатства, они готовы закопать все это вместе с нами, лишь бы не было нас.

— Почему?!

— Это ислам. Не тот ислам, о котором нам рассказывали в школе на уроках истории — ислам Улугбека и Хайяма, Фирдоуси и Авиценны, а ислам настоящий, без дураков — ислам Хомейни, Бин Ладена, Арафата и Аль-Вахабба. Этот ислам пожирает души и сердца людей, учиняя в них такое… Быть может, лишь у малой толики что-то осталось. Но разделить, боюсь, не получится. И вот это по-настоящему страшно.

* Дар-эль-Ислам — Мир "истинно верующих" (араб.)

** Дар-эль-Харб — Мир Меча (араб.) — мир "неверных", который должен быть покорен мусульманами, и все жители которого обязаны обратиться в ислам. Под этим термином исламские идеологи понимают весь остальной мир