«Иврит – бедный язык, - сказал мне как-то один новый оле, - ведь в нём есть только один глагол ламут לָמוּת «умереть», а в русском масса синонимов». «Простите, сколько времени вы занимаетесь ивритом?», спросил я. – «Уже год....».

За год можно познакомиться со всем богатством языка? Мне известны как минимум десять ивритских слов и оборотов со значением «умереть».

Для учёного сама постановка вопроса «Какой язык богаче?» свидетельствует о неграмотности спрашивающего. Нет такого понятия в науке.

Каждый язык обладает средствами для выражения всего, что важно его носителям. Появляется новая потребность, возникает нечто новое – появляется и новое слово. Отмирает потребность, отмирает и слово. Многие ли горожане знают разницу между осиной и ольхой, лещом и краснопёркой? Кто из нас пользуется словами «армяк, зипун»? Слова эти в русском языке есть, но в речи большинства людей они существуют пассивно: наткнувшись в тексте, мы понимаем (иногда очень приблизительно), что они означают, а сами ими не пользуемся.

И в иврите имеется масса слов, известных людям грамотным, прочитавшим не одну сотню книг. Тот же, кто прочёл лишь учебник для начинающих, не может судить о богатстве или бедности языка, с которым знаком весьма поверхностно.

Кроме того, как считать слова, по форме (пришить – одно слово), или по значению (тогда три слова)? Как быть со словосочетаниями? Есть слово «детский», есть слово «сад», а «детский сад» - ещё одно слово? Так в иврите подобных словосочетаний бесчисленное множество.

Доводилось мне слышать и доводы иного рода: русский язык богаче, поскольку, к примеру, в нём имеются два разных слова «песня» и «стихотворение», а в иврите одно шир שִיר, или не различаются понятия «ревновать» и «завидовать» - леканэ לְקַנֵּא.

Это верно, однако в русском языке слово «плыть» относится и к человеку, и к лодке, и к ветке. На иврите же эти понятия чётко различаются: саха שָׂחָה «плыл» говорится о живом существе – человеке, рыбе, животном – которое активно работает в воде конечностями или плавниками. Цаф צָף говорится об объекте, несомом водой (в том числе о человеке, если он, скажем, лежит на спине). О лодке или корабле говорится шат שָט «плыл» или шиет שִייֵט «плавал». Так что, иврит богаче русского? А что сказать о «бедном» английском языке, в котором нет отдельного слова «ехать», а слово glass обозначает и стекло, и стакан, и зеркало?

Зато в эскимосском языке имеется множество слов, обозначающих снег (свежевыпавший, подмёрзший, рыхлый и т.д.). Ни в иврите, ни в английском нет слова «полтора» (говорят эхад ва-хеци אֶחָד וָחֵצִי, one and a half, т.е. «один и половина»), зато в немецком имеется отдельное слово dritthalb «два с половиной», аналога которому нет в русском.

Каждый язык обладает своими особенностями. В русском имеются глагольные приставки, благодаря которым одним словом можно выразить то, что в других языках приходится выражать несколькими словами, напр. приоткрыть = открыть немножко. В иврите есть развитая система биньянов – глагольных форм, выражающих страдательный залог (в русском используется вспомогательный глагол: был или будет сделан; иврит обходится одним словом нааса נַעֲשָׂה, еасэ יֵעָשֶׂה), или побуждение к действию (шахав שָכַב «лежал» - hишкив הִשכִּיב «уложил», т.е. «заставил лечь» или «сделал так, чтобы (кто-то) лёг»). Попробуйте одним словом выразить по-русски то, что на иврите звучит коротко и ясно: hиркид הִרקִיד, образованное от ракад רָקַד «плясал, танцевал»: вовлёк в пляску, заставил танцевать.

Стремление «доказать» богатство своего языка и бедность чужого – одно из проявлений комплекса неполноценности. Каждый язык – это особый мир, и нужно не противопоставлять эти миры, а познавать их.
http://www.slovar.co.il/1lang.php