Военный эксперт Павел Лузин отвечает на один из самых тревожных вопросов этих дней. 

За несколько дней до ввода войск в Украине Россия провела учения своих сил стратегического сдерживания, а вскоре после начала войны привела ядерные силы в «особый режим», послав остальному миру вполне прозрачный сигнал о собственной решимости идти до конца. Дополнительную тревогу вызывает то, что некоторые российские пропагандисты публично заявляют, что не видят в применении тактического ядерного оружия ничего страшного, а руководители страны, похоже, могут верить в собственную пропаганду. «Медуза» попросила политолога и эксперта в области международной безопасности Павла Лузина рассказать, чем нестратегическое ядерное оружие отличается от стратегического — и насколько велика вероятность его применения.

В чем разница между стратегическим и нестратегическим ядерным оружием?

Под стратегическим ядерным оружием, как правило, понимают «классическое» ядерное оружие, которое наносит вероятному противнику непоправимый ущерб. Россия и НАТО избегают прямых военных столкновений в том числе и потому, что обе стороны понимают, что в случае агрессии будет гарантированное возмездие, которое может не оставить ничего живого на планете. Нестратегическое, или тактическое, ядерное оружие (НСЯО) предназначено непосредственно для решения задач на театре военных действий и даже на поле боя.

В сегодняшней российской военной стратегии (об этом пойдет речь ниже) предполагается, что его использование не гарантирует взаимного уничтожения, то есть это просто более мощное обычное оружие. Но в разгар холодной войны это разделение было условным, поскольку считалось, что применение любого ядерного оружия почти неминуемо приведет к тотальной ядерной войне на полное взаимное уничтожение.

Но в 1969–1979 годах, в ходе нескольких раундов переговоров между СССР и США об ограничении стратегических вооружений в особую категорию были выделены ядерные силы с межконтинентальной дальностью — то есть те, которые способны преодолеть расстояние свыше 5500 километров. Нестратегическим ядерным оружием стало считаться все, что имело меньшую дальность.

В конце восьмидесятых и в девяностые годы несколько классов НСЯО были ликвидированы после заключения ряда советско-американских договоров о разоружении. Как Россия, так и США активно сокращали непомерно разросшиеся арсеналы тактического ядерного оружия. Например, в начале 1990-х у СССР было до 21700 единиц НСЯО, что создавало огромные проблемы с обслуживанием, технической безопасностью и подконтрольностью ядерного арсенала. Так что многократное сокращение арсеналов соответствовало интересам обеих стран.

Сколько НСЯО у России осталось сегодня?

Поскольку оставшиеся НСЯО не охвачены договорами, а ни Россия, ни США точных цифр не предоставляют, то можно говорить лишь о примерных экспертных оценках. Для Соединенных Штатов такая оценка сегодня — 230 авиабомб свободного падения, 100 из которых размещены на базах в Европе. В свою очередь, для России, обладающей широкой номенклатурой НСЯО, оценки очень разнятся: от 860–1040 до 1912 единиц.

Но если судить по количеству актуальных носителей (бомбардировщиков Ту-22М3, истребителей-бомбардировщиков Су-34, противолодочных самолетов Ил-38 и Ту-142, подводных лодок с крылатыми ракетами проекта 949А «Антей» и ракетных крейсеров, а также ракетных комплексов «Искандер»), то количество пригодных к применению единиц российского НСЯО вряд ли превышает 520–550 единиц.

Остальное нестратегическое ядерное оружие, скорее всего, не может быть применено из-за собственного старения и старения носителей (например, несколько десятков имеющихся на вооружении фронтовых бомбардировщиков Су-24 из-за возраста уже не отличаются высокой надежностью). А также из-за того, что на части носителей теперь установлены ракеты только с обычными, то есть неядерными, боеголовками.

Россия действительно готова применять НСЯО?

В советское время командование так и не смогло решить проблему контролируемой эскалации конфликта от обычного до ядерного. Гигантская армия (свыше 3 миллионов человек, из которых 600 тысяч находились в странах Варшавского договора и Монголии) и огромный ядерный арсенал делали полномасштабную ядерную войну практически неизбежной в случае перехода от холодного противостояния с НАТО к открытому столкновению.

Ситуация изменилась именно из-за того, что ядерный арсенал был сокращен, численность вооруженных сил снижена, а система управления войсками изменилась.

Как минимум с начала 2010-х годов в российском военном планировании существует концепция «эскалации для деэскалации», или «ядерной деэскалации», конфликта. И хотя еще несколько лет назад факт существования этой парадоксальной концепции ставился под сомнение некоторыми экспертами, ее следы можно найти в некоторых документах. Например, в статье 37 «Основ государственной политики РФ в области военно-морской деятельности до 2030 г.», принятого в июле 2017 года, сказано: «В условиях эскалации военного конфликта демонстрация готовности и решимости применения силы с использованием нестратегического ядерного оружия является действенным сдерживающим фактором».

Документ под названием «Основы государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания», принятый в июне 2020 года, в качестве одного из условий применения ядерного оружия называет агрессию «против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства» (статья 17 и статья 18, пункт «г»). Кроме того, ядерное сдерживание применяется не только к государствам или коалициям государств, обладающих ядерным оружием, но и к государствам, просто обладающим «значительным боевым потенциалом сил общего назначения (статья 13). Также в числе опасностей, для нейтрализации которых применяется ядерное сдерживание, названо развертывание ударных беспилотных летательных аппаратов (статья 12, пункт «б»).

При таком подходе «ядерная деэскалация» конфликта предполагает, в первую очередь, возможность демонстративного использования нестратегического ядерного оружия по ненаселенной местности или несудоходной акватории противника с целью его деморализации и склонению к принятию российских условий заключения мира. Получается, что Кремль уверен — он способен контролировать эскалацию и диктовать свою политическую волю на любом этапе конфликта.

Убежденность в этом связана с двумя факторами:

Во-первых, в российском военном руководстве сегодня практически не осталось участников ядерных испытаний, на личном опыте понимающих, с чем они действительно имеют дело, и способных это понимание донести до политического руководства.

Во-вторых, сокращение ядерного арсенала не только снижает риск тотальной ядерной войны и ядерных инцидентов различного масштаба. Она приводит и к обратному эффекту: может снижаться порог, при котором НСЯО кажется хорошим решением.

Поэтому в нынешней ситуации ядерное оружие почти по умолчанию рассматривается Кремлем как одна из допустимых опций. Роль личного фактора и психологии конкретных людей, принимающих решения, велика как никогда.

Допустим, президент решил применить НСЯО. Что дальше?

Этот вопрос в силу своей чувствительности во многом остается terra incognita для гражданских исследователей, работающих исключительно по открытым источникам. Но и здесь есть два аспекта, доступных для базового анализа: логистический и командный

Все российское ядерное оружие вписано в производственно-логистическую систему. Ядерные боевые блоки выходят с заводов «Росатома» на Урале и попадают в распоряжение 12-го главного управления министерства обороны (12 ГУ МО). Эти боевые блоки зависимости от типа и предполагаемых задач распределяются между центральными базами хранения (ЦБХ). Таких арсеналов сейчас двенадцать.

На этих ЦБХ поддерживают готовность блоков, занимаются текущим техническим обслуживанием и распределением между ремонтно-техническими базами (РТБ). Кроме того, периодически (раз в 10–15 лет) ядерные боевые блоки нуждаются в отправке обратно на заводы для замены и модернизации ряда ключевых компонентов, имеющих срок годности. Так происходит своеобразный круговорот ядерного оружия.

При этом Стратегические ядерные силы (особенно ракетные войска и стратегические субмарины), находящиеся в мирное время на боевом дежурстве, непосредственно соприкасаются с ядерными боеголовками и их контролируют, а РТБ находятся прямо на их территории.

А вот нестратегическое ядерное оружие в мирное время, наоборот, находится исключительно в руках офицеров 12 ГУ МО, а их ремонтно-технические базы находятся за пределами мест базирования носителей. То есть до места, откуда должен быть осуществлен пуск, их еще надо доставить. Причем все постсовесткое время офицеры, управляющие носителями НСЯО, с самим этим оружием в мирное время не взаимодействовали. Они только обучаются его использованию в специальном учебном центре.

Как следствие, если российский президент прикажет применить НСЯО, в исполнении приказа принимать участие должно быть задействовано большое число людей. Это не только министр обороны и начальник генерального штаба, но и начальник 12 ГУ МО, командир и офицеры конкретной баз хранения вместе с командиром и офицерами конкретной ремонтной базы, которые должны будут доставить единицу НСЯО к носителю и привести эту единицу в боеготовое состояние.

Параллельно будет задействован командующий тем родом войск, который должен будет его применить (ВВС, ВМФ и т. д.), и командир того военного округа, откуда НСЯО будет стартовать. И наконец, командир и офицеры конкретной части, которая должна приказ, в конце концов, выполнить. И на каждом из этапов этой цепочки есть вероятность сбоя, отказа конкретных офицеров от выполнения приказа и даже скрытого саботажа.

Между тем недоверие российского политического руководства своим военным, о чем свидетельствует и комичное расстояние между президентом, министром обороны и начальником Генштаба в ходе совещаний, служит дополнительным сдерживающим фактором в вопросе о применении НСЯО. А значит, в случае такого приказа его исполнение на всех этапах, вероятно, должна будет контролировать группа приближенных к Кремлю офицеров из других силовых ведомств. К примеру, Росгвардию и Силы специальных операций (другие стратегически важные для Путина службы) возглавляют выходцы из ФСО и ФСБ.

Но наличие таких «надсмотрщиков» вряд ли будет способствовать рвению офицеров ядерного обеспечения. И хотя мы и не можем игнорировать вероятность приказа на применение НСЯО — в сегодняшних обстоятельствах она, к сожалению, существенно отличается от нуля, — вероятность его выполнения далека от 100 процентов.

Что будет, если Россия все же применит НСЯО?

Материальные и политические последствия такого шага вряд ли возможно уверенно предсказать. Если исходить из концепции «ядерной деэскалации», то она не предполагает нанесения серьезного материального ущерба, но призвана деморализовать противника. Однако нет никакой гарантии, что люди, разработавшие эту концепцию, правильно понимали психологию отдельных людей и человеческих сообществ, учитывая традиционно слабую гуманитарную подготовку российских военных и других специалистов с инженерно-техническим образованием. По крайней мере, пример нынешней кампании в Украине демонстрирует абсолютное непонимание настроений в украинском обществе.

Нельзя исключать, что применение НСЯО, напротив, вызовет еще большую ярость и готовность нанести России окончательное и необратимое поражение на поле боя, а также, что такое применение деморализует саму российскую армию, российское руководство и общество.

Если же говорить о политических последствиях, то стоит вернуться в начало этого текста — для большинства ядерных держав нет разницы между разными видами ядерного оружия. И применение Россией НСЯО будет для них означать готовность Москвы применить вообще любое ядерное оружие. То есть «ядерная деэскалация» на практике обернется экзистенциальным вызовом миру, на который последует соответствующий ответ.

С учетом всего сказанного идею Кремля о том, что ядерный шантаж может быть успешным, как и концепцию «ядерной деэскалации» конфликта в целом, стоит признать опасным заблуждением, несущим самой России куда большую угрозу, чем даже Украине или любой другой стране.

meduza.io