Арик шел под дождем и радовался: никто из ширты* в такую погоду не будет патрулировать, а редкий автомобильный патруль он услышит загодя и успеет спрятаться в парадном, или в палисаднике еще до того, как они успеют подъехать. Еще один поворот узкой иерусалимской улочки и вот вход в его подъезд. Он бегом, на одном дыхании вбежал на второй этаж и вошел к себе в квартиру через незапертую на ключ дверь. Закрывать двери квартир на ключ в последнее время потеряло всякий смысл: квартирные кражи практически сошли на нет, особенно после последнего постановления шариатского суда об ужесточении наказания за кражи вообще, и за квартирные в частности. Теперь вору-домушнику ампутировали руку по верхнюю треть плеча и через несколько дней тюремной больницы возвращали его домой в семью. Такой человек уже не мог ни воровать, ни работать, и будучи инвалидом, становился серьезной обузой семье. Таким образом, за преступление совершенное одним человеком, косвенно несла ответственность вся семья. И это работало!


Можно было не запирать на ключ квартиру, шанс квартирной кражи с проникновением в жилище, был равен почти нулю. «Почти» - потому что ещё всё-таки находились отчаянные головы идущие на квартирную кражу, но в сложившейся обстановке такого отчаянного человека стоило рассматривать скорее как больного, а не как преступника.
В салоне квартиры, перед телевизором транслирующим «Вечерний час имама», сидели отец Арика, Хэн и его младший брат, Моше, с нетерпением ждавшие его возвращения со встречи у Давида. Отец и Моше переживали: уже около часа, как «не видно было нитку» - время, когда было запрещено ходить по улицам без специального мандата-разрешения. На улицах были установлены специальные столбики, к которым были прекреплены прозрачные пластиковые коробочки, внутри которых была натянута черная толстая нить, - как только ее становилось не видно, значит наступал «комендантский час», бесцельно бродить по улицам было запрещено. Нарушителя, если ничего, кроме прогулок в запрещенное время ему нельзя было предъявить, ждало весьма болезненное наказание – 10 ударов палкой по пяткам в полицейском участке «ширты»* с ночевкой в холодной камере там же.
- Дайте мне попить что-нибудь горячее, а я пока волосы вытру, - с порога сказал отцу и брату Арик, - Сделайте мне большую чашку чая.
Моше встал с кресла и пошел на кухню делать брату чай. – У Дуду** были почти все наши, - говорил Арик, вытирая волосы своим любимым зеленым махровым полотенцем, - Даже человек из Тель Авива приехал, от Шкипера на словах передать для нас.
- Ну, и что за послание? – развернувшись в кресле в сторону Арика, спросил отец, - Теперь они человека присылают! Надо было раньше вместо задниц, головами думать! Во что превратили землю Израиля? – отец начал переходить на повышенные тона (это было его больной темой).
- Папа, папа! Тише , пожалуйста, - сказал Моше отцу, размешивая сахар в чашке чая, которую он сделал для старшего брата, - Об этих вещах не то чтобы кричать – просто вслух говорить опасно.



* - полиция (араб)
** - Дуду – уменьшительно-ласкательное от Давид.









Арик, закончив вытирать голову и переодевшись в «домашний» спортивный костюм, взял из рук Моше большую чашку крепкого и сладкого чая, как раз как он любит, подошел к отцу и поцеловал его.
Через два года после раздела Иерусалима, все евреи которые не пожелали уезжать и решили остаться в палестинской части, должны были теперь подчиняться всем законам Палестинского Халифата. Изменения теперь касались почти всех сфер жизни, даже имена следовало поменять с еврейских на арабские. Так, Арик, стал Искандером, Давид Даудом, Моше Мусой, а Хэн Джамилем. Выбора не было, точнее – он был: не нравится – бросай все и уезжай в Израиль. Но как можно был бросить такую красоту, прекрасный Иерусалим?! И многие евреи, которые после решения о разделе Иерусалима оказались в палестинской его части, решили не взирая ни на что, остаться. Ради Иерусалима можно было согласиться на смену имени, и на «комендантский час», и на подчинение совершенно неподдающимся пониманию законов, ради Иерусалима, права жить в нем, можно согласиться на многое, некоторые были согласны на всё.
Семья Шварцвайгов была одной из таких, согласных на всё, согласных подвергать свои жизни смертельной опасности ради мечты – вернуть еврейскому народу Иерусалим, единый и неделимый. Когда Шварцвайги всей семьей начали принимать участие в восточно-иерусалимском еврейском подполье, Арику казалось, что в его жизни начали оживать истории еврейского подполья тридцатых-сороковых годов двадцатого века, еще во времена подмандатной Великобритании Палестины. Слава Б-гу его мать, Эстер, не видит всего этого, не переживает этот плевок в сердце, - раздел Вечного города, образование Палестинского государства, затем исламистский переворот, свержение светского правительства и образование уже Палестинского Халифата. Слава Б-гу, мама всего этого не видела, она умерла за несколько лет до всего этого; да будет благословенна её память.
Были еще сефардские религиозные семьи, которые и слышать не желали о том, что им надо оставить дом, в котором главы их семьи жили на протяжении 350-ти лет. Вдумайтесь в цифру – триста пятьдесят лет, одна семья! Им было, по сути, все равно в какой административной части жить – в западной, израильской, или – в восточной, арабо-палестинской. Некоторые шутники даже цитировали палестинца Махмуда Дарвиша, только относя слова стихотворения исключительно к себе:


На пальме меня повесьте —
Я не предам ее.
Эта земля — моя.
Это поле — мое.

Здесь я шлепал по лужам,
Руки грел у огня.
Здесь молоком верблюжьим
Поило детство меня.

Моя родина — не предание
О днях счастливых и грозных.
Она во сне не пригрезится
Ни полем в объятиях полумесяца,

Ни каплями света на розах.
Моя родина — гнев чужака
На тоску, что века
Со взведенным курком — у виска.







Такой вот юмор. Тем более, что светское правительство, пришедшее к власти сразу после разделения, терпимо относилось к религиозным семьям, будь-то мусульмане, или иудеи и христиане. Посещать Бейт – Лехем (Вифлеем) было разрешено всем, теоретически даже израильтянам. Израильские спецслужбы, правда, настоятельно рекомендовали не ездить туда, тем более, что на территории палестинского государства, Израиль не нес никакой ответственности за безопасность своих граждан.
Но со времени образования Палестинского Халифата, год назад, гражданам Израиля посещать Восточный Иерусалим и Хеврон, который отдали полностью, стало строго запрещено. Хотя евреи из Натурей Карта и других анти-сионистских организаций, ездили на целование с палестинцами часто. Наконец-то сбылась их мечта: Великий Израиль пал, осталась еще одна половинка.
Затем был подписан Амманский договор. Исламистские революционеры, сразу после прихода к власти нацелились на Иорданию, и хоть им захватить «все и сразу» не удалось, они всё-таки добились впечатляющих успехов на иорданском фронте. Боٰльшая часть вернувшихся палестинских беженцев из Иордании вступили в Палестинских легион, который принимал участие в молниеносном ударе на Амман. В ходе этого удара было разгромлено несколько иорданских приграничных частей и палестинцы с ходу взяли Амман. Эта операция была проведена не без участия ООН: как только палестинцы зашли в столицу Иордании, а иорданские части второго эшелона закончили перегруппировку для нанесения контрудара (имевшего все шансы на успех), Совет Безопасности ООН выдал резолюцию, призывающих стороны «...немедленно прекратить кровопролитие, остановить невинные жертвы среди стариков, женщин и детей двух братских народов! ...» Как тут не остановишь боевые действия?! Остановили и подписали унизительный для Иордании договор. По существу, Иордания теряла независимость и попадала под власть шариата, заседавшего в Восточном Иерусалиме. Теперь в Иордании ни один закон в парламенте не мог быть принят без окончательного утверждения его Всепалестинским Шариатским Судом.
Участились также похищения израильтян с целью выкупа. Только теперь нет такой шумихи, как было раньше – телевидение, газеты, вся страна требует от правительства отпустить палестинских заключенных в обмен на захваченных израильтян. Уже несколько лет, как Израиль официально не производит обмен. Пытаются проводить спецоперации по освобождению. Но выучка боевиков, pardon, теперь это «сотрудники спецслужб независимого государства», выросла и не смотря на отчаянные попытки которые, к стати, не являются экспромтом – это были хорошо подготовленные операции коммандос, и не смотря ни на что, большинство таких операций заканчивались тем, что живым заложника освободить не удается. По этому сами израильтяне предпочитали через фирмы-переговорщики (появились и такие) выкупать своих родных обратно сами. Проводилась подписка и сбор денег через СМИ, на «эзоповом языке» это звучало примерно как: «Сбор средств и пожертвований такому-то на лечение такого-то обратимого рака», или подобные этому... Шварцвайгам, между прочим, не раз предлагали принять участие в подобных сделках. Сумма выкупа за обычного средне-статистического гражданина – 100 000 долларов США. Но иногда, в торге, можно было снизить и до 75000 – 80000 долларов уже включая и услуги посредника. Фирмы-переговорщики с длинной хорошей репутацией процветали. Но и народ стал осторожней. В среднем, в год происходило 3 – 4 захвата, так говорила официальная статистика. И примерно раз в год израильская армия проводила «операцию возмездия» на сопредельной территории и в Газе. О многострадальная Газа! ! Сколько крови и слез был там пролито! Иногда казалось, что сам Господь Б-г плачет кровавыми слезами, видя что там происходит...












* * * * * * *

Арик присел на рукоятке кресла, в котором сидел его отец и отпив немного из чашки чаю, обнял его и прошептал: «Ничего пап, ничего... Когда нибудь это кончится, дай Б-г мы еще увидим, что наши усилия не пропали даром, что мы смогли исправить сделанные раньше ошибки. Дай Б-г...»
- Арик, - не отрывая взгляда от висевшего на стене небольшого портрета Жаботинского проговорил отец, - Знаешь, я часто сейчас думаю, ведь не зря всё это происходит, и всё это получилось не из ничего, ведь были сигналы, мигали красные лампочки, предупреждая о том, что мы заходим в опасную зону. Ведь были! Почему мы вовремя не отреагировали? Что нас ослепило, что застлало пред нами свет белый, а?! Что?
- Ну, папа, не убивайся так, - сказал отцу Арик, - Не надо. Просто ваше и наше поколения были как бы ослеплены миролюбивой риторикой, а наши крайне левые миротворцы внушили нам, что мы имеем дело с партнером, с политической силой. Никто не знал, что так получится...
Тут раздался звонок в дверь, снаружи нажали на ручку, пытаясь войти, затем в дверь начали громко стучать.
Фаттах эль-баб! Ширта! Фаттах эль-баб исса!* – раздавалось за дверью.
«Ну вот и все. Конец», - только и пронеслось в голове у Арика. Звонок в дверь стал еще настойчивей. Это не звонок в дверь – это звук будильника.
Арик проснулся. Фу-у, слава Б-гу! – это всего лишь сон. Слава Б-гу!

___________________________________________________________________________________

* «Открывайте дверь! Полиция! Открывайте сейчас же дверь! (араб)