Отрезки истории СССР мы часто называем по имени того или иного государственного деятеля, который в устах народа уже давно стал символом своего времени. И если мы говорим «сталинская эпоха», то видим за этими словами страшный вал политических репрессий, вершиной которых считаются трагические события 1937-1938 годов.

Как Павел Постышев терроризировал Куйбышевскую область?

К середине 1937 года Постышев фактически сосредоточил в своих руках все руководство прокуратурой, судами, милицией и НКВД. По его указаниям в районы стали посылаться следственные комиссии, которые он сам называл карательными экспедициями. После каждой такой комиссии, как правило, снимали с должностей все районное руководство — первого, второго, а иногда и третьего секретарей райкома, председателя райисполкома и его заместителей, районного прокурора, начальников милиции и НКВД, редактора районной газеты, а часто и ее сотрудников, заведующих райздравом, районным земельным отделом и отделом образования. Как правило, за один раз арестовывалось не менее 40-50 человек. А в общей сложности с санкции Постышева тогда было распущено 34 районных комитета ВКП(б).

За то время, что Постышев руководил Куйбышевским обкомом (с июня 1937 по январь 1938 года), к уголовной ответственности привлекли 34540 человек. И около пяти тысяч расстреляли.

Людей выгоняли из партии и лишали свободы порой по совершенно анекдотическим поводам. Так, на заводе № 42 (впоследствии завод им. Масленникова) рабочего Демина исключили из рядов ВКП(б) за то, что его знакомый оказался врагом народа, а его жену после этого исключили… за связь с мужем. В Кинель-Черкасском районе комсомолец Далматов был исключен из ВЛКСМ с формулировкой «за связь с религией», потому что его отец, будучи маляром, выкрасил крышу на здании церкви, и т.д.

Конечно же, волна репрессий в значительной степени коснулась и самых высших эшелонов областной власти. Так, в августе 1937 года были арестованы и расстреляны многие. Такая участь постигла второго секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б) Алексея Левина, председателя облисполкома Георгия Полбицына, председателя облКК-РКИ Петра Клюева, прокурора области Николая Жалнина, секретаря обкома ВЛКСМ Лазаря Блюмкина, командующего войсками ПриВО Петра Дыбенко и его заместителя Ивана Кутякова. А еще раньше, в мае 1937 года, в штабном вагоне на станции Куйбышев был арестован и впоследствии расстрелян предыдущий командующий ПриВО Михаил Тухачевский, успевший прослужить на этом посту только пять дней.

Такие массовые аресты и расстрелы, даже в условиях того времени, показались руководству страны неоправданно жестокими. И в начале 1938 года персональное дело Павла Постышева слушалось на заседании политбюро ЦК ВКП(б), где руководитель парторганизации Куйбышевской области пытался оправдать свои действия «засильем контрреволюционеров во всех звеньях партийного и советского руководства». Вернувшись после этого в Куйбышев, Постышев подготовил на имя Сталина 100-страничный отчет о работе по выявлению врагов народа, где подробно рассказал и о карательных экспедициях, о численности арестованных и расстрелянных. Однако это ему не помогло. На январском (1938 года) пленуме ЦК ВКП(б) главным был вопрос «О грубых политических ошибках бюро Куйбышевского областного комитета ВКП(б) и его бывшего первого секретаря тов. Постышева». В итоге несгибаемый большевик был арестован по обвинению во многих тяжких преступлениях.
Как большинство верных сталинцев, Постышев закончил плохо. Его вместе с женой Т. Постоловской арестуют в ночь на 22 февраля 1938 года в его московской квартире. Продержится он почти полтора месяца, но уже 9 апреля 1938 года Постышев напишет заявление на имя наркома внутренних дел Николая Ежова, в котором заверит, что намерен «дать органам следствия откровенные показания о контрреволюционной деятельности против партии и Советской власти, которую я проводил в течение нескольких лет». Следствие констатировало, что «Постышев П.П. на протяжении нескольких лет был членом центра право-троцкистской организации в Украине. В проведении вражеской работы был связан с Косиором, Чубарем, Балицким, Якиром, Ашрафяном, Вегером, Косаревым и другими. Принимал активное участие в организации и руководстве диверсионно-вредительской работой в Украине. С 1920 г. был агентом японской разведки, которой поставлял важнейшие шпионские сведения по Советскому Союзу». Как «японского шпиона» и «правого троцкиста» Постышева расстреляют 26 февраля 1939 года.
Павла Постышева арестовали 21 февраля 1938 года, он содержался в Бутырской тюрьме, а 26 февраля 1939 года бывший глава Куйбышевского обкома партии был расстрелян спецсотрудником НКВД.

Как Павел Постышев терроризировал Украину?

1933 год начался для партийно-государственной номенклатуры с больших неприятностей. 24 января было принято постановление ЦК ВКП(б), которым украинская парторганизация сурово осуждалась за то, что не выполнила план хлебозаготовок. Это постановление вызвало серьезные кадровые изменения среди руководителей УССР. Наиболее существенным из них было назначение Павла Постышева вторым секретарем ЦК КП(б)У. Одновременно он остался секретарем ЦК ВКП(б).

«Второй первый секретарь» — так называли в партийно-правительственных кулуарах Постышева, поскольку у него были большие полномочия от Сталина — в случае необходимости мог советоваться с ним непосредственно, обходя тогдашнего первого секретаря ЦК КП(б)У Станислава Косиора. Поскольку упомянутое постановление содержало негативные оценки деятельности работы парторганизации Украины, вскоре стало понятно, что Постышев приехал для «наведения порядка». С ним прибыла в Украину и его «команда», прочие большевистские функционеры. Вот как говорил об этом через год, в январе 1934 года, на открытии ХII съезда КП(б)У Григорий Петровский: «Указания товарища Сталина, большая материальная помощь со стороны Центрального Комитета Всесоюзной коммунистической партии и правительства колхозам, присылка нам испытанных большевиков товарищей Хатаевича, Вегера, Попова, Балицкого и особенно Павла Петровича Постышева помогли нам ликвидировать отставание и прорыв в сельском хозяйстве, исправить допущенные ошибки и перегибы в проведении ленинской национальной политики».

Кстати отмечу, что до сих пор в Украине и за ее пределами нет работ, которые бы освещали роль Постышева в руководстве карательными в том числе, и прежде всего антиукраинскими акциями. Тем временем очень многие документы свидетельствуют, что эта роль была одной из ключевых и что для этого сталинского посланца в борьбе с «украинскими националистами» мелочей не было. Например, 28 марта 1934 года он пишет шефу ГПУ УССР Балицкому записку такого содержания: «Всеволод Аполлонович! Надо обязательно семьи арестованных контрреволюционеров националистов выгнать из квартир и обязательно выселить их из пределов Украины на север. С работы членов семей арестованных надо немедленно снять, с учебы — тоже.

Повторяю, надо как можно скорее выселить семьи из Украины, а также и всех тех, кто с ними жил в одних «гнездах». Хотя, может быть, на последних пока фактического материала и не имеется, но все равно — это несомненно одна шайка-лейка.

Это не только мое личное мнение. П. Постышев.»

1933 год. Его начало ознаменовалось попытками крестьян бежать от голода, покинуть родные и найти «хлебные» места. Не случайно 22 января 1933 года Сталин и Молотов прислали директиву партийным и советским органам в связи с массовым выездом крестьян за пределы Украины. В ней подчеркивалось, что миграционные процессы, которые начались вследствие голода среди крестьян, организованы «врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации «через крестьян» в северных районах СССР против колхозов и вообще против Советской власти».

В связи с этим приказывалось органам власти и ГПУ УССР и Северного Кавказа не допускать массового выезда крестьян в другие районы. Соответствующие указания были даны транспортным отделам ОГПУ СССР.

23 января 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У рассмотрело вопрос о сталинско-молотовской директиве. Всем обкомам и облисполкомам была послана дополнительная, «украинская» директива, требовавшая:

«1. Немедленно принять в каждом районе решительные меры по недопущению массового выезда единоличников, колхозников, исходя из разосланной по линии ГПУ директивы Балицкого.

2. Проверить работу разного рода вербовщиков рабсилы на вывоз за пределы Украины, взять ее под строгий контроль с отстранением от этой работы и с изъятием всех подозрительных контрреволюционных элементов.

3. Развернуть широкую разъяснительную работу среди колхозников и единоличников против своевольных выездов с оставлением хозяйства и предостеречь их, что в случае выезда в другие районы, они будут там арестовываться.

4. Принять меры к прекращению продажи билетов за пределы Украины крестьянам, которые не имеют удостоверений РИКов (Районных исполнительных комитетов. — Ю.Ш. ) о праве выезда, или промышленных и строительных государственных организаций о том, что они завербованы на те или другие работы за пределами Украины.

Соответствующие указания даны по линии УпНКПС (Управления наркомата путей сообщения. — Ю.Ш. ) и транспортного ГПУ.

5. Сообщите не позже 6 часов вечера 24 января кратко фактическое положение с массовым выездом крестьян по вашей области».


Как не скрывал режим сам факт голода, но о нем знали в других странах. До сентября 1933 года западным корреспондентам было запрещено посещать Украину и Северный Кавказ. Они могли поехать туда только по специальным разрешениям, которые практически не выдавались. Осенью 1933-го уже можно было ехать свободно, но представители местной власти, не отрицая фактов смерти населения от голода, всегда стремились убедить иностранных журналистов в том, что не было массовой смертости. Но из общения с людьми (понятно, там, где это удавалось сделать) возникала другая картина.

21 ноября 1933 года корреспондент английской газеты «Манчестер Гардиан» писал: «Если речь идет о голоде, то ни один честный наблюдатель, смотрящий открытыми глазами, не может утверждать, что в селах, которые я посетил, есть сейчас голод, но не будет и отрицать, что голод был, причем немалый, в основном в апреле и мае… Можно смело сказать, что ни одна провинция… не пострадала столько, как Украина и Северный Кавказ».

1 ноября 1933 года английское агентство «Бритиш Юнайтед Пресс» сообщало: «Хотя крестьяне по сравнению с западноевропейскими масштабами все еще ужасно бедны, но все-таки у них имеется определенное обеспеченное количество хлеба на проживание. По сравнению с прошлым годом это можно назвать благосостоянием. Как это «благосостояние» выглядит в действительности, можно себе представить. Есть признаки, что с первыми морозами призрак голода вынырнет еще в более страшном виде, чем доныне».

Прочитав это, я решил поинтересоваться, какой же в действительности была картина на селе в следующем году и обратился к докладным запискам, информации, справкам ГПУ (с 1934 года — НКВД), которые содержали «фотографию» реальной ситуации. Кто-кто, а «органы» не стали бы ее искажать, ведь писалось все для служебного пользования.

Обращусь только к одному из документов, датированных маем 1934 года, содержащему анализ перлюстрированных писем крестьян, которые шли из села в Красную Армию. Цитирую: «По вопросам работы колхозов и экономическому положению колхозников преобладают сообщения в недостатках хлеба на селе, опухании, смертности и случаях самоубийств на почве голода. Пишущие в ряде случаев просят красноармейцев оказать помощь присылкой продуктов.»

«На сегодняшний день в нашем колхозе вся работа стоит потому что народ голодный и опухший и умирает. Многие побросали хаты и уехали. Мать больна, приезжай, иначе ты ее не увидишь. Если бы было, что кушать, то может еще пожила бы» (Лебедин Харьковской области).

«… Хлеб колхоз не дает; хлеб отдали государству, а сами голодные и босые. У нас здесь страшный голод, много народу задавилось от голода. У нас одна женщина задавила своих 4-х детей и сама две недели пожила голодная».

«… Дорогой сын. Придется нам всем помирать с голоду, ибо в нашем хуторе очень много голодающих. Уже поели всю полову, так что умираем все. В нашем сельсовете голод кругом, трудно нам дождаться нового урожая» (Городницкий район).

«… У нас кушать нечего. Едим буряк и капусту. Помоги нам, не забывай, что твои братья умерли от голоду, пришли нам сколько сможешь хлеба».

В отдельных сообщениях пишущие, указывая на материальную необеспеченность села, советуют красноармейцам по окончании службы не возвращаться домой».

Когда еще в конце 1932 года сталинское руководство «связало» проблему «прорыва» в сельском хозяйстве Украины с национальной политикой, требуя «правильного проведения» (фактически прекращения) «украинизации» в УССР и на Кубани, стало понятно, что кроме миллионов никому неизвестных «украинских националистов» в лице крестьян режим должен принести в жертву кого-то из одиозных большевистских руководителей УССР, деятеля известного, падение которого могло бы символизировать смену «фишки» в национальной сфере.

И здесь не было лучшей кандидатуры, чем нарком образования УССР Николай Скрипник. Упрямо и последовательно он отстаивал линию на «украинизацию», критиковал даже Сталина (в выступлении на ХII съезде ВКП(б), позволял публиковать тех украинских писателей, которые находились за пределами УССР (например, Владимира Винниченко). Это Скрипнику принадлежат слова: «…Когда речь идет о путях развития языка и когда говорят, в частности теперь, на нынешнем отрезке времени, о противопоставлении украинского языка русскому, то мы на это отвечаем — старые воспоминания о «малороссийском наречие русского языка» на советскую почву тянуть ничего. У нас нет сомнений в самостоятельности украинского языка».

Чрезвычайную активность проявил Скрипник в ходе подготовки и утверждения нового украинского, утвержденного постановлением Совнаркома УССР от 4 сентября 1928 года и получившего название «скрипниковского». Следует отметить также, что нарком образования УССР постоянно вызывал раздражение центра своим вниманием к украинцам за пределами Украины. Его стараниями удалось на территории Российской Федерации создать много украинских школ и даже 2 технических вуза. Скрипник осмелился ставить вопрос о присоединении к Украине российских административных территорий, населенных украинцами. Называл этот вопрос «наболевшим, который нужно решить». Остро отреагировал он на сборник «Власть советов за 10 лет», вышедший в Ленинграде в 1927 году. Н. Скрипник настаивал на том, что украинская литература и искусство добились не меньших успехов, чем российская.

Скрипник не сомневался: Украина в состоянии и должна иметь свой собственный язык, литературу, искусство, которые не хуже языков, литературы и искусств других народов. Вот почему при желании из такой позиции наркома образования можно было сделать «национальный уклон».

Было единственное глобальное «неудобство»: Скрипник имел «кристально чистую» большевистскую биографию, а после прихода большевиков к власти активно утверждал коммунистический режим в Украине. Среди его должностей: нарком внутренних дел УССР (1921), нарком юстиции и генеральный прокурор УССР (1922 — 1927), с 1927 года — нарком образования Украины. Причем на последнюю должность назначен он был взамен «национал-уклониста» Александра Шумского при содействии Лазаря Кагановича.

Однако все это не остановило Постышева, который должен был руководствоваться в отношении Скрипника «повелительной необходимостью». 23 февраля 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение о назначении Н. Скрипника Председателем Госплана и заместителем Председателя Совнаркома УССР. Наркомом образования был назначен Владимир Затонский, который вскоре стал членом Политбюро ЦК КП(б)У. Этим же решением укреплялись позиции такого заметного представителя «команды» Постышева, как Николай Попов, на которого была возложена задача идеологического обеспечения ликвидации «национального уклона» Скрипника. Решением от 23 февраля 1933 года первым заместителем наркома образования был назначен Андрей Хвыля, активный погромщик, известный по борьбе с «национал-уклонистами» в середине 20-х годов.

С 28 февраля 1933 года Скрипник начал работу в Госплане УССР, а уже 4 марта Политбюро ЦК КП(б)У постановило: «Считать политически нецелесообразным выпускать брошюру тов. Скрипника «Очерки Итогов» (стенограмма речи на заседании Коллегии Наркомпроса 14.02.33 г.)». Речь шла об итогах политики «украинизации», оценка Скрипника которой теперь уже не интересовала власть.

24 апреля 1933 года Хвыля направил в Политбюро ЦК КП(б)У докладную записку по вопросам языкознания. В ней едва ли не впервые Н. Скрипник без лишней дипломатии был обвинен в том, что он «не только не вел борьбу против… буржуазно-националистической линии в вопросах создания украинской научной терминологии, но и содействовал этому искажению партийной линии на фронте языкознания». Впоследствии журнал «Большевик Украины» поместил большую статью А. Хвыли «Искоренить, уничтожить националистические корни на языковом фронте», которая содержала следующие выводы:

«1. На языковом фронте мы имеем проведенную националистическими украинскими элементами вредительскую работу.

2. Эта работа шла по линии отгораживания украинского языка от русского языка, отгораживания терминологии, направления украинской терминологии на буржуазно- националистические пути.

3. В украинском правописании, особенно 3-й раздел, это отгораживание украинского языка, терминологии от русского языка продолжены уже в орфографических формах и при заимствовании иностранных слов.

4. Против этой работы Наркомпрос Украины не вел никакой борьбы, а наоборот, содействовал этому.

5. Итак, необходимо:

а) прекратить немедленно издание всех словарей,

б) пересмотреть словари и всю терминологию,

в) провести унификацию технической терминологии с той терминологией, которая существует в Советском Союзе и употребляется и на Украине,

г) пересмотреть кадры на языковом фронте и выгнать с этого фронта буржуазно-националистические элементы,

д) пересмотреть украинское правописание,

е) изменить установку относительно языкового оформления УСЭ,

ж) издать специальный документ, который бы все эти вопросы всесторонне охватил и обеспечил полное дальнейшее развитие украинской советской культуры на языковом фронте действительно большевистскими путями так, как этому учил нас Ленин, как этому учит нас тов. Сталин».

В основу статьи А. Хвыля положил свое выступление на апрельском (1933 г.) совещании в ЦК КП(б)У по вопросам национальной политики. С докладом о национальной политике партии в школе выступил В. Затонский, который, в частности, подчеркнул, что «падение числа школ русского нацменьшинства является следствием искажения линии партии». Говоря о «засоренности» работников образования «националистическими, классово-враждебными элементами», Затонский прямо назвал ответственных:«…Эти националистические элементы могли так широко осуществлять свою деятельность тому, что им помогали некоторые указания самого Наркомпроса».

В начале 1933 года ГПУ УССР известило о разоблаченной «Украинской военной организации» («УВО»), которая по утверждению В. Балицкого, «возглавляла повстанческую, шпионскую и диверсионную работу, а также организацию саботажа в сельском хозяйстве». Эту организацию с полным основанием можно назвать резиновой, ведь круг ее «участников», среди которых оказались в первую очередь работники системы образования, а впоследствии и представители творческой и научной интеллигенции, увеличивалось в течение нескольких лет. Были обвинены и близкие к Скрипнику лица, такие, как профессор Харьковского института профобразования О. Бадан-Яворенко и помощник ученого секретаря Наркомпроса УССР М. Эрстенюк.

Наконец на Пленуме ЦК КП(б)У 8-11 июня 1933 года Постышев начал решающую фазу борьбы против Скрипника. Выступление последнего не удовлетворило Постышева, ведь, по его словам, «тот участок, которым до недавнего времени руководил тов. Скрипник, — я имею в виду Наркомпрос и всю систему органов образования Украины, — оказался наиболее засорен вредительскими, контрреволюционными, националистическими элементами… Об этом нужно было вам, тов. Скрипник, здесь рассказать». То есть Постышев требовал, чтобы Скрипник рассказал о том, как он сам занимался расстановкой «вредителей», а значит, и занимался «вредительством».

17 и 26 июня, 5 и 7 июля 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У рассматривало варианты документа Скрипника, в котором он должен был «разоблачать» собственные ошибки. Все варианты были признаны неудовлетворительными. Сам Скрипник понял, что его загнали в тупик, а поэтому ушел с заседания 7 июля и застрелился в своем рабочем кабинете. На самоубийство Н. Скрипника из эмиграции откликнулся Владимир Винниченко. 12 июля 1933 г. в своих записках «Мысли о себе на том свете» он, в частности, написал: «Очевидно то, на чем разошлись в последнее время Скрипник и эти его товарищи. Из официальных высказываний самих этих товарищей известно, что расхождения у них были на почве национальной политики. За эту нацполитику Скрипника товарищи его скинули с должности наркома образования, то бишь главного реализатора, проводника этой политики в массы, его за нее прилюдно ругали, высмеивали, насмехались. Мы читали эти прилюдные насмешки Постышева, посланца Москвы… Когда Постышев прилюдно ругает, высмеивает, насмехается, грозится еще сильнее «погладить спину», то это уже наказание, это уже исполнение приговора суда, который уже состоялся где-то за кулисами…»

По мнению В. Винниченко, «Скрипник лишил себя жизни… 1) для того, чтобы обратить внимание власть имущих — товарищей на опасность для коммунизма того направления нацполитики, которое они выбирают. 2) Чтобы своей смертью закричать против грубости, дурноляпства, нахальства, лицемерия, непоследовательности и руководства «в новом курсе нацполитики». 3) Чтобы своей смертью дать лозунг другим товарищам, которые хотят быть честными, искренними, последовательными коммунистами, чтобы доказать им, что его политика не была ошибочна, не была в интересах его амбиций, или выгод, или каких-то иных личных национальных намерений. Ибо какой аргумент может быть убедительнее смерти?… Не знаю, способны ли еще власть имущие услышать этот крик, услышать предостережение?… Это покажет будущая национальная политика Политбюро ВКП на Украине».

«НОВЫЙ КУРС НАЦПОЛИТИКИ»

Говоря о «новом курсе нацполитики», Винниченко был прав, что убедительно подтвердила работа объединенного Пленума ЦК и ЦКК КП(б)У, который проходил 18-22 ноября 1933 года. Этот Пленум стал не только апофеозом политической кампании против «скрипниковщины», но и констатировал в резолюции, что «в данный момент главной опасностью есть местный украинский национализм, который объединяется с империалистическими интервентами». Сталин поддержал эту оценку, упомянув в отчетном докладе на XVII съезде ВКП(б) в 1934 году об Украине и о «грехопадении» Н. Скрипника. «Спорят, — говорил он, — о том, какой уклон представляет главную опасность, уклон в великорусский национализм или уклон в местный национализм?… Главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким образом, разрастись до государственной опасности…».

Объектом борьбы с этим «уклоном в украинский национализм» стал в первую очередь наркомат образования и вся система культуры, образования и науки. По сообщению П. Постышева на упомянутом Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), «за это время было изгнано более двух тысяч человек националистических элементов из системы Наркомпроса, более 300 научных и редакторских работников. Только из 8 центральных советских учреждениях мы выбили более 200 чел. националистов и белогвардейцев…»

В течение только 1933 года в областных управлениях народного образования по политическими мотивам заменено 100% руководства, в районных — 90%. Все они были подвергнуты различным формам репрессий. 4 тысячи учителей были уволены из школ Украины, как «классово-враждебные элементы». Расширялась сеть русских школ и классов. Из 29 директоров педагогических вузов было уволено 18, работу потеряли также 210 преподавателей.

«Нам придется, — отмечал в ноябре 1933 года В. Затонский, — и в будущем году на краткосрочных курсах подготовить не менее 9 тыс. учителей… Те кадры, которые у нас есть, они амортизируются. Кто из них умирает, кое-кого мы сами выгоняем, кого ГПУ заберет». По мнению нового наркома образования, «классово-враждебных элементов» среди учителей было 9,5% от общего их количества. И это «только те учителя, которые сами пишут в анкетах, что они дети кулаков, или сами кулаки, попы, петлюровцы… Нехватка педагогических кадров не дает нам возможности поставить вопрос, что если ты по происхождению из кулаков, или из попов, то мы тебя увольняем».

В 1933 году было принято новое «Украинское правописание», которое в отличие от предыдущего приближало украинский язык к русскому. Это принятие сопровождалось поисками националистов в Институте научного языка при ВУАН. Серьезно пострадала и сама академия, поскольку Скрипник был секретарем ее коммунистической фракции, и Всеукраинская ассоциация марксистско- ленинских институтов (ВУАМЛИН), которую Скрипник возглавлял определенное время. 14 января 1934 года на собрании партийной организации ВУАМЛИН выступил П. Постышев, который призвал к «очищению» всех научных «фронтов» (философского, экономического и др.) от представителей «украинского национал-фашизма». «Очищение» активно начали…

Не было сферы, в которой бы не вели жестокую борьбу против «национал-уклонизма» или «национализма». В августе 1933 года было принято постановление Совнаркома УССР и ЦК КП(б)У «О работе Всеукраинской академии сельскохозяйственных наук в деле повышения урожайности», в котором констатировалось отсутствие «борьбы против буржуазных взглядов» в сельскохозяйственных науках и наличие «вредительства», засоренности «состава институтов классово враждебными, петлюровскими, контрреволюционными элементами». В ноябре 1933 года Постышев отмечал, что Президиум ВУАСХН обновлен на 80-90%, к тому же «более тысячи человек националистов и белогвардейцев, не считая кулаков и др. враждебных элементов», было «выбито» в системах кооперации и «Заготзерна».

Наркомат юстиции, издательство «Украинской советской энциклопедии», палата мер и весов, киностудия (ВУФКУ), музеи многих городов Украины, Киевский исторический городок (Лавра), библиотеки (в первую очередь Всенародная библиотека Украины), Геодезическое управление, государственные курсы украинизации им. К. Маркса, Институт украинской культуры им. Д.И. Багалия, Институт им. Т.Г. Шевченко, Институт советского права в Харькове — эти и многие другие учреждения подверглись тотальной «чистке».

В течение всего 1933 года пресса изобиловала погромными статьями, в которых «прорабатывались» институт философии, институт истории ВУАМЛИН, Украинский научно-исследовательский институт педагогики, всеукраинское общество «Педагог-марксист» и другие учреждения. Не был обойден вниманием и «театральный фронт». Запретили постановки 200 «националистических произведений» и 20 «националистических» переводов (что бы это значило?!) мировой классики. Трагически-знаковым событием стало то, что в октябре 1933 года выдающегося режиссера Леся Курбаса как «националиста» отстранили от руководства театром «Березиль», а в декабре этого же года арестовали. Сначала Л. Курбаса обвиняли в участии в «УВО»(Украинской военной организации). Осужденный впоследствии, он погиб на Соловках, «украинизация» которых активизировалась в 1932-1933 годах.

Уже начало 1933 года ознаменовалось первыми арестами среди писателей. Эти аресты значительно усилились после еще одного резонансного самоубийства — известного писателя Мыколы Хвылевого (май 1933 года).

Итак, «новый курс нацполитики» означал контрукраинизацию, широкомасштабный погром интеллектуальных сил. Именно с этими «достижениями», помноженными на страшные реалии голода, уходил 1933 год. Именно в нем, по мнению некоторых историков, для Украины начался год 1937-й…

Валерий Ерофеев
Russian digest