Если посмотреть на карту, Ткоа, Нокдим и караванный поселок Кфар-Эльдад образуют в восточной оконечности Гуш-Эциона «бермудский треугольник». Но это — оптический обман. В действительности доехать сюда из Иерусалима можно за каких-нибудь 10–15 минут: в последние пять лет, после того как в районе Хар-Хома было проложено шоссе номер 398, расстояние между столицей и «треугольником» резко сократилось.

Впрочем, разномастным «правозащитникам» — израильским и зарубежным — география с историей (пустыня не зря называется Иудейской) не указ. Им подавай «прекращение оккупации» — и немедленно! Только в этом случае, с их просвещенной точки зрения, «Арабская весна» плавно трансформируется в «лето ближневосточной демократии», режим Асада перестанет убивать граждан своей страны, а обагренная кровью площадь Тахрир в Каире превратится в банальный восточный базар.
С такими мыслями я въезжаю в живописный поселок. На главной улице внимание привлекает мозаичное панно с надписью «Нокдим». Сколько же в этих камнях оттенков! Голубой — как бездонное небо над Иудейской пустыней. Темно-коричневый — в этот цвет окрасятся на закате величественные холмы. Красный…
…Впервые в Нокдим я отправилась пешком. Было это в феврале 2003 года в годовщину теракта, в котором на отрезке шоссе Ткоа — Нокдим арабские террористы обстреляли автомобиль поселенцев. В теракте были убиты ученый-физик Авраам Фиш и композитор Аркадий (Аарон) Гуров. Дочь Фиша, Тамара Лифшиц, на девятом месяце беременности, была ранена.
День годовщины «пуримского» теракта выдался по-зимнему холодным и дождливым. Несмотря на порывы сильного ветра, друзья расстрелянных арабами репатриантов, соседи, знакомые и совершенно чужие люди с вызовом — под бело-голубыми полотнищами — прошли маршем памяти через арабскую деревню Такуа.

В тот февральский день девять лет назад никому из нас и в голову бы не пришло, что пройдет всего три года, и в дни Второй Ливанской войны раскинувшийся на холме в Иудейской пустыне поселок Нокдим превратится в надеж­ный тыл, спасший десятки семей северян от смертоносных ракет «Хизбаллы».
Сегодня (если верить донесениям армейской разведки) ситуация в стране изменилась: тысячи баллистических ракет «Хизбаллы» и ХАМАСа нацелены на «государство Тель-Авив», в связи с чем и понятие «тыла» (вспомним недавние обстрелы Беэр-Шевы и Ашкелона) утратило всякий смысл.
В Нокдим, отметившем недавно свое 30-летие, живет семья министра иностранных дел Авигдора Либермана. В паре сот метров отсюда в караванном поселке Кфар-Эльдад обитает председатель правящей коалиции Зеэв Элькин; по соседству с ним — и тоже в караване — обосновалась семья главного ученого Министерства абсорбции доктора Зеэва Ханина. Да и вообще, треугольник Ткоа — Нокдим — Кфар-Эльдад пользуется в стране репутацией одного из наиболее влиятельных центров «русских» интеллектуалов.

Немного истории
2 июля 1982 года 25-летний охранник Давид Розенфельд из Ткоа заступил на дежурство у подножья горы Иродион.
– Давид был хорошо знаком с живущими там арабами — часто пил с ними кофе, — рассказывает Барух Френкель, один из основателей Нокдим.
Видимо, арабские соседи линчевали Розенфельда за «дружеской беседой»: когда солдаты и поселенцы обнаружили его тело (90 ножевых ран), кофе еще не остыл.
30 лет назад единственным сионистским ответом на кровопролитие была закладка нового еврейского поселения («Они совершают теракты, а мы — строим»). На соседнем с Ткоа холме неподалеку от Иродиона тут же разбили палатки.
– Возглавила инициативную группу Инна Винярская, одна из основателей Ткоа, — рассказывает Барух Френкель. — Новый поселок было решено назвать Эль-Давид — в память о Давиде Розенфельде и солдате из Ткоа Элиягу (Эли) Пресмане, погибшем в том же месяце того же года в Ливане.
Среди прочих, в созданную Винярской инициативную группу вошел бывший москвич кандидат экономических наук Юрий Штерн, недавно репатриировавшийся в Эрец-Исраэль. Впоследствии Штерн (благословенна его память) стал секретарем нового ишува.
– Инна, работавшая в движении «Амана», начала искать людей, готовых здесь поселиться, — вспоминает Барух Френкель. — На первом этапе откликнулись восемь семей. Мы с женой присоединились практически с самого начала.
Младшей дочке Френкелей было три года, старшей — шесть лет. Барух рассудил по-мужски: выжить в палатке с малыми детьми нереально, поэтому жена с девочками переберется в Нокдим (Эль-Давид) в тот момент, когда Поселенческий отдел ВСО доставит на холм первые караваны.
– Мы с мужем несколько лет искали поселок, который стал бы нашим домом, — вспоминает Йона Френкель. — Нокдим, он же Эль-Давид, был далеко не первым местом, которое мы увидели, но почему-то здесь, на этом холме, с которого открывается панорама Иудейской пустыни, меня пронзило какое-то необъяснимое и даже иррациональное, на первый взгляд, чувство. Мне показалось, будто здесь я когда-то уже была — в предыдущей инкарнации, что ли?
Здесь наши корни, и если сейчас мы просто возвращаемся домой — значит, нас не отпугнет отсутствие подъездной дороги, водопровода и электричества, непролазная грязь и теснота каравана… С чувством возращения домой мы живем здесь уже 30 лет…

Элла и Авигдор Либерман
С таким же ощущением в 1988 году перебрались в караван и Либерманы. В то время весь Нокдим (поселок пришлось переименовать: «Эль-Давид» не утвердила комиссия по названиям) состоял из пары десятков семей.
– В разгаре первая интифада, — вспоминает Элла Либерман. — Я в положении — жду второго ребенка. Усаживала дочку Михаль в машине не на сиденье, а прямо на коврик у ног, а сама во время езды прикрывала живот руками: в районе Бейт-Сахура арабы постоянно забрасывали наши машины камнями…
Коби, средний сын Либерманов, родился в 1988 году уже в караванном поселке, а в 1990-м появился Амос: сам Б-г велел назвать уроженца Нокдим именем еврейского пророка, пасшего стада овец здесь, на этих холмах Иудейской пустыни!
– Когда мы вселились в караван, верующих в Нокдим было так мало, что по субботам в синагоге не могли собрать миньян, — вспоминает Элла Либерман. — Муж тяжело работал, домой возвращался усталый. Единственным днем, когда Эвик (так называют родные Авигдора Либермана. — Е.К.) мог отоспаться, был шаббат. Тем не менее, каждую субботу он вскакивал ни свет ни заря и мчался в синагогу, чтобы обеспечить миньян.

«Блокада» местного значения
В 1992 году зима в Израиле выдалась аномально холодной. В Иерусалиме и в Иудейских горах (редчайшее для наших краев явление!) повалил снег.
– Муж возвращался домой из Тель-Авива и надеялся проскочить по первому шоссе, пока его не перекроют, — вспоминает Элла. — Но где-то в районе Латруна его завернули: гололедица, движение транспорта прекращено.
Элла осталась в продуваемом всеми ветрами вагончике с тремя детьми.
– Началась метель, — вспоминает она. — Теперь уже все вокруг завалило снегом. Иерусалим оказался отрезанным от центра страны, а мы попали на целых три дня в полную изоляцию. Света нет — повреждена линия электропередачи, телефон вырубился.
– Нет электричества — нет и отопления?
– Никакого отопления в караванах и в помине не было! — смеется Элла. — Более того: я чувствовала, что у нас кончается газ, а стихия разгулялась надолго. Как быть?! Вначале я одела детей — натянула на них все имевшиеся теплые вещи. Амос был совсем маленький. Как только я застегнула молнию на его сиреневом комбинезоне, он подошел к двери и начал по ней дубасить: в теплой одежде надо идти гулять! «Спокойно!» — приказала я себе, хотя на самом деле было страшно: на таком холоде ребенку ничего не стоит подхватить воспаление легких. Первое, что я предприняла, — поставила на плиту кастрюлю с водой.
Остатки газа стали единственным источником тепла: вода постепенно выкипала — из кастрюли поднимался пар.
Караван нам выдали старый — все стены в щелях, — продолжает Элла. — Я собрала одеяла. Половину накинула на детей, а оставшимися завесила окна в том помещении, в котором мы находились (в двух других я просто заколотила рамы, чтобы окна не распахнулись при сильном порыве ветра). Так мы с детками продержались трое суток. В последнюю ночь нас приютила Йона Френкель: у нее в караване была керосиновая печка.
Благодаря экстренным мерам по утеплению детей удалось уберечь от простуды: никто не заболел.
Тем временем в Нокдим продолжалось строительство дома.
– Охраняли стройплощадку местные арабы, — вспоминает Элла. — Когда в 1993 году мы наконец перебрались в дом и устроили новоселье, охранники танцевали с нами хору. До первой интифады мы преспокойно ездили за покупками в близлежащие арабские деревни и на базар в Бейт-Лехем — никому бы и в голову не пришло чего-то бояться. В те годы арабы жили небогато, в одноэтажных строениях. Зато за последние 10–15 лет стремительно разбогатели — понастроили двух-трехэтажные виллы… Дом у арабов принято строить на одну семью: когда сыновья женятся, им отводят второй и третий этажи.
За пять лет жизни в караване (вначале Михаль и Коби спали на популярных в Израиле двухъярусных детских «нарах», с появлением Амоса пришлось пристроить третий «этаж») дети настолько привыкли к тесноте, что после вселения в дом растерялись.
– Они не представляли, как жить в настоящем доме, и постоянно искали маленький уютный уголок, в котором можно поиграть, — вспоминает Элла. — Потребовалось немало времени, чтобы дети привыкли.
– С Эвиком я познакомилась в Беэр-Шеве, где студентам-репатриантам преподавали курс ускоренного изучения иврита, — вспоминает Элла. — Занимался он основательно — с утра до ночи. У меня до сих пор хранятся словари и пособия, в которых на полях мелким почерком записаны значения новых фраз и выражений…
За 20 лет дом Либерманов в Нокдим, похоже, нисколько не изменился, разве что игрушек прибавилось: старшая дочь Михаль замужем, ее малышки (их уже две) частенько гостят у бабушки с дедушкой. Средний сын Коби отслужил пять лет в элитных боевых частях ЦАХАЛа и вышел в резерв офицером, а недавно демобилизовался со срочной армейской службы его младший брат Амос…

Биографическая справка
Элла Либерман (Цывкина) родилась и выросла в Ташкенте. В 1979 году, будучи 20-летней студенткой третьего курса математического факультета столичного университета, уехала с родителями и сестрой Кларой в Израиль. По приезде поступила в Учительский семинар. Окончила два факультета, получив диплом воспитательницы детского сада и учителя музыки в общеобразовательной школе. Впоследствии, когда Элла работала в столичном квартале Неве-Яаков координатором по вопросам образования, она с коллегами организовала фестиваль бухарской культуры (многие старожилы Иерусалима помнят его по сей день).

Здесь и сейчас
Прогуливаясь по улицам сказочно красивого поселка (белокаменные дома под красными черепичными крышами), непременно обратишь внимание, что из многих окон и дворов доносится родная речь. Несмотря на то, что «русские» (их здесь порядка трех десятков) составляют примерно четверть общины Нокдим, именно они — на правах старожилов, что ли? — задают тон.
Дело даже не в том, что подавляющее большинство поселенцев-репатриантов — люди образованные. Интеллектуальная элита поселка нисколько этим не кичится: главы многодетных семей — даже если и пользуются в израильском хайтеке репутацией ведущих специалистов — безмерно далеки от снобизма. Атмосфера общинной жизни не только предрасполагает к открытости, но и ко многому обязывает.
Рассказывает Анна Анто­польс­кая:
– На другой день после того как я родила Шломо — своего первенца-сабру, стали приходить соседки, каждая — с домашней пищей. Для меня это было потрясением — ни с чем подобным я никогда не сталкивалась. Угощение нам носили целую неделю. Оказалось — в ишуве так принято!
Анна — москвичка, выпускник историко-архивного факультета МГУ. Ее муж Меир (Митя) Антопольский — врач-педиатр, выпускник 2-го Московского мединститута. В Израиле переквалифицировался — стал специалистом по экстренной медицине. Дважды в неделю Митя чувствует себя (вспомним Антона Павловича Чехова) настоящим сельским эскулапом: кое-кто из больных с трудом дожидается исхода субботы, чтобы поспешить к доктору на прием.
Так уж совпало, что Анна и Митя (каждый сам по себе) репатриировались в 1996 году. Познакомились уже в Израиле. В 1998-м сыграли свадьбу, а год спустя поселились в Нокдим.
– Классическая история, — говорит Анна. — Мы приехали, глянули на холмы Иудейской пустыни, ахнули от восторга и буквально за три часа приняли решение.
– Принципиально важным стал еще и тот факт, что в Нокдим светские и религиозные живут в согласии, — объясняет Митя. — Большинство наших друзей — светские. Приехать в шаббат в религиозный ишув не так-то просто, а здесь друзья навещают нас постоянно.
Перебрались в Нокдим и родители Анны.
– Традицию они не соблюдают, так что им было бы некомфортно жить в гомогенном религиозном поселке, — говорит она.
– Сколько времени вы прожили в караване?
– Полтора года, — говорит Митя. — За месяц до появления Шломо в 2001 году мы были вынуждены снять в поселке квартиру: рожает Аня в воде, а в караване нет ванной.
За 30 лет уклад жизни в Нокдим кардинально изменился. У первопроходцев не было выхода: дождаться завершения строительства дома можно было только в лишенном элементарных удобств вагончике-караване. Впоследствии, однако, поселок расширился до такой степени, что здесь можно запросто арендовать квартиру.
– Сложно ли потомственным москвичам в «деревне»? — спрашиваю я.
– Поначалу этот вопрос вставал и передо мной, — признается Анна. — Но вскоре сомнения рассеялись. Здесь удивительная, неповторимая, чистая атмосфера. Никакой большой город мне не нужен. Летом, когда мы ездили в Москву к родственникам, я ужаснулась: как можно там жить? Огромный дом, наверно, на сто квартир, но никто ни с кем не контачит. Весь Нокдим уместился бы в трех таких многоквартирных домах, но здесь мы — одна семья! В ишуве мы преспокойно выпускаем детей на улицу, потому что уверены: никто из мальчиков не свяжется с плохой компанией. Общинная жизнь — это непрерывная, непрекращающаяся взаимопомощь. День рождения или бар-мицву сына хочется отпраздновать в местном зале торжеств или в синагоге — со всеми. Точно так же, если застрянешь на шоссе в заторе, ты можешь позвонить любой соседке и попросить забрать ребенка из садика.
– С моей точки зрения, для человека, совершившего алию, жизнь в ишуве — это уникальная возможность подружиться с сабрами и старожилами, — говорит доктор Антопольский. — У меня, впрочем, таких возможностей в Израиле оказалось гораздо больше: Нокдим, больница, в которой я работаю, и ЦАХАЛ, где месяц в году я служу военным врачом.
Когда началась операция «Защитная стена», мужчин в Нокдим почти не осталось: все резервисты были мобилизованы на сборы.
– Сижу я как-то дома с детьми — квартал новый, наш дом — единственный на всю улицу, вокруг — ни души, — вспоминает Анна. — Внезапно — стук в дверь.
Анна: «Кто?»
Мужской голос на иврите: «Свои!»
Открыв, Анна увидела… двух полицейских!
«Мы пришли сказать: ничего не бойся, ситуация под контролем», — произнес один.
«Все будет нормально», — заверил другой.
Атмосфера, созданная в поселке «русскими» старожилами — «капустники» в дни юбилеев, искрометные пуримшпили, взаимное доверие и любовь — способствует рождению самых дерзких инициатив. Пару лет назад Анна Антопольская со своей подругой Машей Зболинской основала добровольное объединение «Место встречи» (которое, вспомним классику советского кино, изменить нельзя: волонтеры во­зят репатриантов на экскурсии в самые заповедные уголки Иудеи и Самарии).
– Экскурсии, которые мы организуем, предоставляют жителям разных уголков страны возможность побывать в еврейских поселках, познакомиться с поселенцами и удостовериться: стереотип, выкованный израильской прессой, — полная противоположность действительности, — говорит Анна. — Мы также организуем восхождения на Храмовую гору, просветительские семинары и переводим с иврита книги и путеводители.
Вечереет. Самое время поспешить на съемку: еще немного — и я пропущу освещенные лучами заходящего солнца холмы Иудейской пустыни.
Марсианский пейзаж…
Евгения КРАВЧИК