Шарон Молдави известен в нескольких ипостасях: певец, автор песен – как музыки, так и текстов – и потому вполне отвечает определению «бард», а также журналист, пишущий в основном о явлениях зарубежной музыки. Сейчас, выпустив новый сольный альбом «Им ата хай» («Если ты живешь»), он вновь выходит на сцену. В Хайфе он выступит в среду вечером, 13 февраля, в Синкопа-бар (ул. Киат, или Хайат, 5). Остальные даты и места его концертов можно увидеть здесь

Некоторые песни альбома «Им ата хай» уже полюбились слушателям: в их числе заглавная песня, а с ней «Мехаке ле руах» («Жду ветра»), «Эйх лалехет мимех» («Как уйти от тебя»), а также ремейк песни Моше Переца «Эш» («Огонь»). Сегодня его стиль напоминает классический рок, более энергичный и напористый, чем в прежних альбомах, имевших лирическую «подстежку».
"Если ты живешь"
Свою любовь к печатному слову Шарон Молдави унаследовал от родителей, выходцев из Транснистрии. Мать, правда, родилась в Аргентине, но ее предки прибыли туда из России. Однако детство Шарона не было гладким. Его родители разошлись, когда ребенку было два с половиной года. Они жили каждый в своей квартире в Рамат-Авиве, и он был «поделен» между ними.

- Повлияло ли это раздвоение на твою жизнь?

- Очень сильно. В детстве я, по существу, жил на два дома, у меня были две комнаты со всем содержимым, родители ни в чем не отказывали, но по-настоящему собственного дома так и не было. В течение ряда лет я даже должен был посещать консультации психолога. А потом я написал автобиографическую песню «Получеловек»: о том, как чувствует себя человек, поделенный надвое.

Возможно, печать «двудомного» детства висит над Шароном Молдави и по сей день: в свои 48 лет он все еще не обзавелся семьей, несмотря на обилие романов с представительницами прекрасного пола.

Шарон Молдави работал музыкальным редактором на «Галей ЦАХАЛ», писал, публиковался в «Едиот ахронот» и других СМИ, и параллельно выступал с рок-группой «Зоосад» («Ган хайот») в качестве солиста. Вместе с ними выпустил первый альбом песен. А затем сам начал создавать музыку, поскольку, по его словам, «возникла тяга к самовыражению».

Творческий процесс в музыке не был постоянным. Так, после первого совместного с группой «Зоосад» альбома настал длительный перерыв, восемь лет Шарон не выступал. Затем вернулся на сцену в качестве и исполнителя, и автора. Первый собственный альбом Шарона Молдави, «Ха-ор ше бифним» («Внутренний свет»), включал 10 песен, тексты к которым он написал сам. Отмечу, что песня «Любовь – это дом» была создана на мелодию Франца Шуберта.

Отчетливо слышно, что дух европейской, отчасти славянской песенности витает над всеми мелодиями альбома. Им свойственна мягкость, проникновенность, ненавязчивая лиричность, некоторые в вальсовых ритмах. Тексты же лишены той простоты, которая хуже воровства, свойственной ряду молодых израильских авторов: даже интим у Шарона – без малейшего оттенка пошлости, с мягким лиризмом и с легкой долей чувственности.

- Шарон, в ряде твоих песен я слышу довольно явные «русские» черты: в характере, в мелодике.

- Совершенно верно, и это для меня самого удивительно и неожиданно. Видишь ли, мы все еще продолжаем быть эмигрантами. Хоть я и родился в Израиле, но моя домашняя обстановка, а тем более библиотека гораздо более похожа на английскую или русскую, чем на жилище моего соседа из Яффо. Постепенно в моем музыкальном восприятии, мне кажется, что-то изменилось, я стал больше слушать музыку восточной Европы, меня очень глубоко затронула известная песня на ладино «Дона дона», а также цыганские, русские, румынские напевы. В 1993 году я впервые попал в Прагу, это произвело на меня сильное впечатление. Я увидел город огромной, старинной культуры, познакомился с людьми, воспитанными в традиционном уважении к классической музыке, литературе, театру. И тогда во мне постепенно стали звучать мелодии вальсовые, распевные, лирические, что и нашло свое отражение в альбоме.

- В этом же ряду стоит песня «Санкт-Петербург». Откуда вдруг у тебя возникла идея написать песню о моем родном городе?

- Однажды мой знакомый рассказал о своей поездке в Санкт-Петербург, и о том, что увидел там отель на тысячу номеров. Я был потрясен этими масштабами, это показалось мне похожим на начало песни известного канадского барда Леонарда Коэна, я помчался домой, и через полчаса вся песня уже была готова. Она получилась похожей на фильм ужасов, с мистическими оттенками в музыке. Но я ни разу не был в Санкт-Петербурге, знаком с ним только по книгам Достоевского.

- Ты уроженец Тель-Авива, живешь в самом элитарном центре города, даже, по существу, страны. Ты чувствуешь определенную привязанность к Тель-Авиву?

- Я бы сказал иначе: я воспринимаю своей родиной иврит, а не физически мерянную территорию. Если я буду петь по-английски, у меня своей публики в Израиле не будет. Ведь не только о гитаре речь, мне важен язык, его глубина, цельность, сила. Я хочу, чтобы меня понимали. Для меня очень важно качество языка, свобода выражения, это моя культурная территория. В последнее время из-за американизации наш язык упрощается, мы теряем его глубину, красоту, опускаемся до подражательности. Понятно, что у нас тяжелое экономическое и политическое положение, нет денег на музыку, на концерты в достаточном количестве. Молодежь впитывает культуру «каньонов» (крупных торговых центров), электронная музыка не нуждается в словах. Капитализация культуры очень больно бьет по качеству не только языка, но и общения. Кто лучше вас, выросших на русской литературе, понимает важность языка, важность полноценного общения на одном языке, языке культуры и искусства.

- Ты определяешь себя «трубадуром», что очень близко к русскому понятию «бард». А ведь бардовская песня – чисто русская традиция.

- Мне очень знаком и близок этот жанр. В направлении популярной музыки, которую я пишу, связь между текстом и музыкой напоминает связь между двумя близкими людьми, музыка дополняет, углубляет текст. Я убежден, что артист обязан держать руку на пульсе времени. Меня очень тяготит разлад в нашем обществе, в нашей стране, и я чувствую себя постоянно замешанным в происходящих событиях. Песня «Мы на вершине», которую я написал после смерти Рабина, непосредственно связана с тем, что происходит и в стране, и в обществе. Да и «Внутренний свет» тоже отзывается на события современности.

- По-моему, ты не слишком часто выходишь на сцену. Мне кажется, что сегодня без этого никак не выжить.

- Да, я убежден, что для артиста важнее всего публичные выступления. Когда диск уже записан, все остается в прошлом, изменить ничего нельзя. А концерт позволяет быть динамичным, поддерживать тесный контакт со слушателями. Нас на сцене всего трое: две гитары и ударник, мы даем чисто акустические концерты. Если сравнить иностранные и израильские песни, я нахожу отечественную музыку более теплой, сердечной и мыслящей, это напоминает мне соотношение между голливудскими и русскими фильмами.

И снова мы выходим на любезную его сердцу славянскую, русскую территорию:

- Шарон, ты надеешься увидеть на своих концертах «русскую» публику?

- Это было бы для меня очень лестно. Услышать от слушателей: «Мы пришли на твой концерт из-за того, что прочли о тебе в СМИ» - о, это было бы, на мой взгляд, высшей похвалой для артиста.

В заключение добавлю: Шарон Молдави – из тех немногих (пока) израильтян, вернувших свою фамилию не в иврит, а к географически-этническим корням. Он сменил свою прежнюю простую ивритскую фамилию именно на «Молдави», чтобы подчеркнуть коренную связь со страной исхода и преемственность имени.

Марина Яновская