Квод ха-рав, я пришел к вам с просьбой.
‎- Требуй, мальчик, требуй, Одед. У тебя сейчас есть право не просить, а ‎требовать.
Одед смущенно заерзал на стуле. В сентябрьский полдень, все еще по-летнему ‎жаркий, на Одеде, как и обычно вне базы, были легкая тенниска, джинсы и ‎сандалии на босу ногу, что несколько не соответствовало цели визита к раву ‎Лоэ, одному из наиболее просвещенных и уважаемых раввинов. Даже кипу, ‎балбес, не догадался надеть.

‎- Квод ха-рав. я собираюсь жениться.
‎- Мазаль тов.
‎- Я знаю, что вы не проводите свадьбы. Но мне бы очень хотелось, чтобы ‎именно вы женили нас.
‎- Договорились. Так кто же твоя избранница?
‎- Очень хорошая девушка. Тоже солдатка. Я приведу ее к вам, когда вы ‎разрешите.
Рав Лоэ просмотрел несколько страниц настольного календаря.
‎- Как насчет третьего дня, скажем, в шесть часов вечера?
‎- Отлично. Спасибо огромное. И еще одна просьба, если вы настолько ‎любезны. На свадьбе вместе со мной будут все десять ваших мальчиков. Hе ‎сможете ли вы как-нибудь вставить ту самую фразу, произнесенную вами, ‎когда вы стояли на табуретке?. Долгое молчание заполнило кабинет раввина...‎
‎...Длинная дорога из Тулузы в аббатство, затерянное в складках Пиренеев, ‎такая знакомая дорога, такой знакомый город, разбудивший в нем ‎бесчисленные воспоминания, связанные с его сиротством. Черный "Опель-‎капитан", все еще эсэсовски-немецкий, пахнущий войной и оккупацией, хотя ‎его владелец, высокопоставленный чиновник французского министерства ‎внутренних дел, из шкуры лез, чтобы убедить рава Лоэ в том, что без его, ‎чиновника, участия не была бы достигнута победа над проклятыми бошами... ‎Интеллигентный пожилой аббат в огромном холодном кабинете. Аббат, чья ‎глубокая вера должна была избавить его от присущих человеку чувств. ‎Произнести ту самую фразу... Конечно, на свадьбе ее не произносят. ‎Допустим, он что-нибудь придумает. Но как объяснить Одеду, что только ‎тогда, стоя на табуретке в полутемном дортуаре с пятьюдесятью детскими, ‎наспех сколоченными топчанами, он смог так произнести эту фразу? Как ‎объяснить ему, что это Создатель произнес ее его устами?
‎- Дорогой мой Одед, я попытаюсь. Но свадьба, к счастью, не то событие, ‎которое может вызвать у меня эмоции, подобные тем, возникшим двадцать ‎два года тому назад. Попытаюсь. У меня сложилось впечатление, что твое ‎сердце не плавится от любви к Франции?
‎- Не плавится. Вы же видите, как повел себя де Голь во время войны и как он ‎ведет себя сейчас, спустя три месяца после нашей победы, вызвавшей ‎изумление и восхищение во всем цивилизованном мире. Только не во ‎Франции.
‎- Но если я не ошибаюсь, ты командуешь эскадрильей, которая летает на ‎французских самолетах?
‎- Да, у нас "Миражи". Хорошая машина. А в наших руках она даже лучше, чем ‎считали ее французские конструкторы и испытатели. Вы знаете, квод ха-рав, ‎как мы уничтожили египетскую авиацию?
Рав Лоэ вскинул бороду, демонстрируя предельное внимание.
‎- Русские советники уверили египтян в том, что их аэродромы практически ‎неуязвимы. Они знали, что радиус действия "Миражей" едва позволит нам ‎атаковать аэродромы с северо-востока. А для этого нам пришлось бы ‎преодолеть сильнейшую русскую противовоздушную оборону в Синае, на ‎Суэцком канале и на восточном берегу Нила. Это было бы самоубийством для ‎израильской авиации. Но мы приучили "Миражи" летать на одном моторе, ‎расходуя почти вдвое меньше горючего. Таким образом мы чуть ли не ‎удвоили их радиус действия. Обычные летчики смогли бы пролететь так, ‎скажем, несколько десятков километров. А мы на одном моторе полетели над ‎Средиземным морем, атаковали аэродромы с запада, откуда нас не ожидали, и ‎на одном моторе вернулись домой. Но, вероятно, мы смогли бы это сделать и ‎на русских и на американских самолетах. А что касается французов, то ‎уважение к вам не позволяет мне произнести слово, которым мы их называем.
Рав Лоэ кивнул. Он знал французов лучше этого мальчика. Он знал. Этот, в ‎‎"Опель- капитане" удивлялся его французскому языку, его произношению. ‎Министерство внутренних дел, безусловно, собрало досье на раввина, ‎въевшегося в печенки высоких французских инстанций, требовавшего ‎возвращения уцелевших еврейских детей, спрятанных в монастырях. Но ‎какую информацию оно могло собрать о человеке, который во Франции ‎никогда не был раввином, а в детстве носил фамилию приютившей его семьи? ‎У рава тоже не было информации о попутчике, но черный немецкий ‎автомобиль, принадлежавший какому-нибудь эсэсовцу, был очень сродни ‎напарфюмеренному французу.
Даже в самом изысканном обществе, выставлявшем напоказ свой либерализм ‎и терпимость, рав Лоэ безошибочно улавливал присутствие колебательных ‎частот антисемитизма, как глубоко его бы не пытались упрятать. По пути из ‎Тулузы чиновник несколько раз возвращался к его французскому языку, и рав ‎Лоэ, чтобы отделаться от вопросов, в конце концов, сказал, что глубокое ‎изучение иностранных языков - его хобби. На таком же уровне, как ‎французским, он владеет немецким, английским, польским, русским и, ‎естественно, ивритом и языком идиш.
Он только не объяснил, что, осиротев, из Вильно был отправлен к тетке в ‎Мюре, где окончил гимназию, а в Тулузе - два курса политехнического ‎института. Он не рассказал о внезапном зове сердца, заставившем его, ‎лучшего студента, блестящего математика, внезапно оставить политехникум и ‎вернуться в Польшу, чтобы продолжить длинную цепь потомственных ‎раввинов Леви-Лоэви-Лоэ.
Он не рассказал о застенках НКВД и двух годах в концентрационном лагере ‎на Печоре, отличной школе русского языка, где он освоил даже идиомы, ‎которые не сыщешь ни в одном словаре. Он не рассказал о том, как с группой ‎освобожденных польских граждан приехал в Иран, каких усилий стоило ему ‎добраться до Палестины и попасть в английскую армию. Он не рассказал, как, ‎уже будучи боевым офицером, не сумел вовремя приехать в ‎концентрационный лагерь Бельзен, чтобы спасти более двадцати тысяч ‎евреев, уцелевших после отступления немцев.
Англичане накормили жирной свининой умиравших от дистрофии людей, и ‎рав Лоэ уже застал трупы - наверно, неумышленный результат гуманизма ‎англичан. Он не рассказал, что его миссия во Францию - не только ‎инициатива видного раввина, что он послан подпольной организацией, ‎осуществляющей нелегальную репатриацию евреев в Палестину.
Но эту часть его биографии чиновник министерства внутренних дел, ‎вероятно, знал. И может быть, только то, что рав Лоэ сейчас воевал против ‎англичан, в какой-то мере приглушало антипатию к нему француза. Они ‎выехали из Тулузы часа в четыре после полудня, надеясь еще засветло попасть ‎в аббатство. Но горные дороги не очень способствовали быстрой езде даже на ‎‎"Опеля", а за ними еще плелся доживающий свой век небольшой автобус. ‎Дважды они сбились с пути. Под массивную арку аббатства въехали уже в ‎темноте.
Пожилой интеллигентного вида аббат принял раввина и чиновника в своем ‎огромном кабинете, куда их проводил монах. Обстановка кабинета была более ‎чем скромной - помещение схимника. Большой дубовый стол со стопкой книг ‎на нем. Простое грубое кресло. Два простых стула по другую сторону стола. ‎Два ряда таких же стульев у стены. Только богатое распятие над головой ‎аббата не соответствовало обстановке кабинета: серебряный Иисус на кресте ‎из черного полированного дерева. Аббат пригласил посетителей сесть, не ‎подав им руки.
Рав Лоэ начал без предисловия:
‎- Уважаемый аббат, вы осведомлены о цели моего визита. У нас есть ‎абсолютно достоверные сведения о том, что ваше аббатство спасло и ‎приютило еврейских детей. Пославшая меня организация и я лично не ‎находим нужных слов, чтобы выразить вам благодарность за вашу смелость и ‎благородство. Сейчас, благодарение Всевышнему, эти дети вне опасности. Мы ‎были бы вам не менее признательны, если бы вы возвратили нам спасенных ‎детей.
‎- Уважаемый Рабби, вам известно, что творилось во Франции. Мы выполнили ‎свой долг, то, что обязаны были сделать истинные христиане: мы приютили ‎сирот. Сейчас у нас в аббатстве воспитываются пятьдесят детей. Я не знаю, ‎есть ли среди них еврейские дети. Для меня не имеет значения факт рождения ‎в еврейской семье. Все они - живые души, которые должны служить нашему ‎господу Богу, чтобы отблагодарить его за спасение.
‎- Уважаемый аббат, я приехал к вам не для теологической дискуссии. Мне не ‎хотелось бы ущемлять ваших чувств, тем более, что нам известно ваше личное ‎благородство и ваш, можно сказать, героизм во время участия в ‎Сопротивлении. Но вы, к превеликому сожалению, исключение. Добрые ‎католики в вашей стране и на востоке приложили руку к уничтожению ‎большей части моего народа в Европе. Это миллионы человеческих жизней. ‎Глава вашей церкви тоже имеет отношение к геноциду моего народа. Сейчас ‎каждый еврей представляет для нас огромную ценность. Тем более, что речь ‎идет не о возрождении европейского еврейства, а о возрождении еврейского ‎государства.
‎- Абсурд! - вскипел аббат и тут же устыдился своей вспышки. - Простите, ‎уважаемый Рабби.
Рав Лоэ спокойно кивнул. Он отлично понимал, что сейчас творится в душе ‎аббата. Вероятно, не следовало упоминать возрождение еврейского ‎государства.
Главным доводом католической церкви, что именно она наследница Библии, ‎врученной Моисею, были факты наказания евреев Господом, разрушившим их ‎Храм и их государство, лишившим их Своей избранности. Возрождение ‎еврейского государства ставит под сомнение основной постулат христианства. ‎Аббат, конечно, знает, что творится сейчас в Палестине. Умный человек не ‎может не сделать из этого выводов. Возрождение еврейского государства ‎очевидно. Христианству придется выдумывать новые доказательства ‎правомерности существования своего учения.
Чиновник министерства внутренних дел, безучастно наблюдавший за беседой ‎двух священнослужителей, сейчас впервые почувствовал отсутствие ‎антипатии к еврею. Он так ненавидел англичан, что перспектива их изгнания ‎из Палестины примирила его с людьми, не имеющими права на ‎существование.
Рав Лоэ почувствовал перемену в настроении этого антисемита и решил при ‎необходимости воспользоваться ею, играя антианглийской картой.
‎- Уважаемый аббат, я не сомневаюсь в том, что вам, так же как мне, известен ‎текст конца третьей книги Пятикнижия. Вы называете ее "Левит". Господь ‎вручил нам ее под именем "Ваикра". Мы принадлежим к разным религиям, но ‎оба мы верующие люди. Мы знаем, что Он исполняет свои обещания. В конце ‎книги "Ваикра" обещано возрождение нашего государства. Любой мыслящий ‎человек не может не видеть признаков начала исполнения этого обещания. ‎Пожалуйста, продолжайте быть милосердным и великодушным. Верните нам ‎наших детей.
‎- Но как вы докажете представителю министерства внутренних дел, что среди ‎наших мальчиков есть еврейские дети, на которых вы претендуете?
‎- Я докажу.
‎- Забыл добавить, что я против унизительной проверки в стиле бошей, тем ‎более что мальчик любой национальности мог быть подвергнут обрезанию по ‎гигиеническим соображениям.
‎- И это условие я принимаю.
Аббат пристально посмотрел на рава Лоэ, но не обнаружил ничего, что ‎помогло бы ему разгадать намерения этого еврея.
‎- Ну что ж, сейчас уже поздно. Дети отошли ко сну. Завтра утром вы можете ‎приступить к расследованию. Я распоряжусь приготовить комнаты в нашей ‎гостинице.
‎- Простите меня, уважаемый аббат, к сожалению, не я распоряжаюсь своим ‎временем. Англичане вынуждают нас ловить буквально мгновения. Со мной ‎автобус, также не принадлежащий нам. А что касается расследования, то наша ‎религия никогда не прибегала к нему. Как вам известно, мы были только ‎жертвами расследования.
Аббат явно смутился. Он употребил латинское слово "инквизицио" - ‎расследование, упустив из виду, что оно приобрело иное звучание. Аббат ‎уставился в стол. В кабинете воцарилась абсолютная тишина. Наконец он ‎уперся в подлокотники кресла и встал.
‎- Хорошо. Пойдем к детям. Не знаю, как вы намереваетесь выяснять, но, ‎пожалуйста, не больше одной фразы.
Они шли по бесконечным коридорам. Тишина, казалось, не нарушавшаяся со ‎времен средневековья, сгущалась от стука каблуков по каменным плитам, ‎сопровождаемого каким-то неземным эхом. В Тулузе даже по вечерам еще ‎было тепло. А здесь, в Пиренеях, уже ощущалось приближение зимы. Тусклый ‎свет редких лампочек, свисавших со сводчатых потолков, вырывал из темноты ‎нескрываемую бедность. Электрические провода по всей длине коридоров ‎были протянуты поверх стен, уже давно моливших о ремонте. Аббат молча ‎отворил дверь в конце коридора и пропустил внутрь Рабби и чиновника.
С древней грубо сколоченной табуретки под едва теплившимся синим ‎ночником поднялся старый согбенный монах и поприветствовал их поклоном. ‎Аббат посмотрел на него. Монах кивнул и включил свет.
Три анемичных лампочки, свисавших на электрических проводах со ‎сводчатого потолка, едва осветили длинный дортуар с двумя рядами ‎небольших деревянных топчанов вдоль стен на каменных плитах пола. Слева ‎беззвездная темнота застеклила четыре больших стрельчатых окна, которые, ‎казалось, источали космический холод. Серые убогие одеяла вряд ли ‎согревали детей даже сейчас, когда горы еще не были покрыты снегом.
Рав Лоэ почувствовал тоскливый запах сиротства. До боли ему захотелось ‎извлечь из этой печальной обители всех пятьдесят малышей, с любопытством ‎и страхом смотревших на аббата и двух незнакомцев. Он поставил табуретку в ‎центре дортуара и, подобрав полы длинного черного кафтана, встал на нее.
Одна фраза. Как вызвать воспоминания о родном доме, о еврейском доме у ‎этих человечков в возрасте от пяти до девяти лет? Господи, помоги мне!
Горячий ком созрел в сердце и с болью поднялся к горлу, сдавив его. И тут вся ‎адская мука сжигаемых на кострах Инквизиции, все отчаяние ведомых в ‎газовые камеры, вся нежность матерей, желающих своим малышам спокойной ‎ночи, - все это вместилось в одну фразу, в одну молитву, в течение веков ‎произносимую всеми евреями:
ШМА ИСРАЭЛЬ, АДОНАЙ ЭЛОхЕЙНУ, АДОНАЙ ЭХАД, БАРУХ ШЭМ ‎КЭВОД МАЛХУТО ЛЕОЛАМ ВАЭД
‎(Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь единый есть. Благословенно ‎имя Его, чье славное царство вовек!)‎
Еще не затихло эхо под сводом дортуара, как рядом с равом на топчане под окном ‎горько зарыдал худенький мальчик с черным ежиком коротко остриженных волос. И ‎тут же - еще один. И еще. И еще. Десять босоногих мальчиков в длинных рубахах из ‎грубого домотканого полотна сгрудились вокруг потрясенного рава, сошедшего с ‎табуретки. Аббат, старый монах и даже чиновник не могли произнести ни слова..
Рав Лоэ взял себя в руки.
‎- Надеюсь, уважаемый аббат, что, подобно мне, вы не сомневаетесь в принадлежности ‎этих детей к еврейской нации?
Чиновник вопросительно посмотрел на настоятеля.
Аббат, все еще не пришедший в себя после увиденного, молча кивнул.
Шестилетний Андре был первым, кто заплакал, кто вскочил босиком на холодный пол ‎и, рыдая, прижался к ноге человека, который произнес такую знакомую и уже ‎полузабытую фразу. После нее мама всегда говорила: "Приятных сновидений, ‎сыночек".
И сейчас, двадцать два года спустя, Одеду снова захотелось ощутить на своей голове ‎теплую ладонь рава Лоэ.
‎1992 г. ‎

-----------------------------------------------------------
Я могу получить его комнату

В гостиницу вошла дама и обратилась к портье: «Добрый день. Я госпожа Ита ‎Розенберг, приехала в ваш город час назад и очень устала. Я хотела бы снять ‎комнату на ночь
‎".Служащий посмотрел на нее тяжелым взглядом и холодно сказал: «Сожалею, ‎госпожа, но отель совершенно переполнен"
‎.В этот момент к стойке подошел человек с чемоданом, отдал ключи и ‎рассчитался за номер
‎"Как удачно!» - обрадовалась госпожа Розенберг. «Я могу получить его ‎комнату»
Сожалею, госпожа, но мы не сдаем комнаты евреям», - сказал портье"
‎«Евреям?» - закричала женщина. «Это кто здесь еврей? Я – католичка»
‎?"Но портье не поверил. «Если вы католичка, скажите, как зовут сына Божьего»
‎ -«Ну, это просто. Его зовут Иисус»
Портье, все еще сомневаясь, спросил: «А как звали родителей Иисуса
‎-Мария и Иосиф» - нетерпеливо ответила мадам Розенберг"
‎-«Если так, то скажите, где родился Иисус»
‎-"В хлеву, в яслях, из которых кормили скотину»
‎- ОК» - сказал портье. «Вы меня убедили. Получите свою комнату»
‎
‎- А сейчас вы позволите задать вопрос на эту тему вам?» - спросила женщина, ‎крутя на пальце ключ от комнаты"
‎- Да, конечно!» - ответил портье, радуясь, возможности продемонстрировать и ‎свои знания"
‎-«А почему Иисус родился в хлеву, да еще в яслях, из которых кормили ‎скотину» -
‎.Портье долго думал, и, наконец, признался, что не знает ответа
‎- Так почему же?» - спросил он"
‎-«!Да потому, что уже тогда были придурки, которые не сдавали комнаты ‎евреям