*Юлий Ким *

В Израиле мне хорошо, и я знаю почему. В России мне тоже хорошо, но по
другим причинам. Израиль мне страна, а Россия мне родня.

Дорога моей жизни, видать, заранее имела в виду пройти через Израиль и
потому, для репетиции, в начале юности прошла через солнечную Туркмению, где
летом +40 - обычное дело. Плюс древние минареты, плавные верблюды, юркие
ящерицы и всяческая скорпионь, драгоценность воды и тени - и роскошные
рыночные развалы в *сего*: пёстрого, вкусного, сочного и недорогого, в
сопровождении праздничного многоголосья и рекламных воплей. Восток, одним
словом.

Правда, среднеазиатские дамы любят одеваться в радостный полосатый
разноцвет, а израильские - традиционно носят тёмные или белые моно.
Сказывается близость к строгим небесам.

К хорошему привыкаешь быстро. Из Москвы слетать в Израиль стало как съездить
в Питер. И столь же естественно стало для меня - жить и в Иерусалиме, и в
Москве, где я иду себе по Пресне мимо метро к парку прогуливать свои
немолодые ноги (четыре раза по периметру под сенью тополей и дубов - как раз
час) - так и в Иерусалиме я иду себе по просторной улице Ганенет, которая
впадает тоже в парк, только хвойный, окутавший пушистой шапкой целую гору,
которую за час всю не обойдёшь.

И, как в Москве, где я, возвращаясь домой, захожу в свой "Народный
гастроном" захватить пакет черешневого сока, так и в Иерусалиме, идя из
парка, навещаю свой "Ап-Таун" за соком из той же черешни той же украинской
фирмы.

И там и там у меня небольшая квартирка, где у плиты и у компьютера хлопочет
одна и та же моя Лизавета, и там и там.

На этом сходство заканчивается.

В Израиле я оказался уже после Дании и Франции. Хотя предполагал, что
знакомство с заграницей начнётся именно с Израиля, где столько поселилось
нашего народу, а особенно нашего брата шестидесятника, откуда в горбачёвские
времена так и посыпались звонки, приветы и приглашения.

Однако, первой моей заграницей - так уж вышло - оказалась Дания. Я её почти
всю проехал на переднем сидении просторного автобуса, перевозившего
взад-назад нашу писательскую группу, и вдоволь насмотрелся этого
непрерывного видового широкоформатного цветного фильма о прекрасной Европе,
где так удобно и безопасно жить человеку.

Через год был Париж, город-музей, город экипажей и карет, цилиндров и
котелков, мопассановских усов и ришельевских эспаньолок, город, чьи жители -
тоже туристы. Только в парадные дни, когда по нём скачут на лошадях
костюмированные драгуны с уланами, он становится, на миг, самим собой, и
тогда его мраморные тритоны трубят в свои раковины охотно и по-настоящему.

Дошёл черёд и до Израиля. Через год. Потом уж были и Штаты, и Германия, и
Канада, но всё это была заграница, как Дания с Парижем, а Израиль - нет.
Хотя он вроде бы позаграничнее (поэкзотичнее) прекрасных стран Европы. Но о
них я всё-таки кое-что знал, по книжкам, фильмам и Прибалтике. А что я знал
об Израиле? Ничего. И вот он предо мною.

Меня по нему водили, возили, таскали и прогуливали наши бывшие москвичи,
питерцы и харьковчане - как, впрочем, и по Америке-Канаде. Но здешние-то
таскали и гуляли меня по своей земле. По своей - не только в смысле паспорта
и гражданства. А по чувству. Наши американские или европейские - приживалы.
Здешние - свои. И вся иерусалимская экзотика с её двумя базарами (еврейским
и арабским), двадцатью двумя конфессиями, с верблюдами и пейсами, с пальмами
и кактусами, с мечетями, могендовидами и крестами - всё это для наших
здешних такое же своё, каким были для них когда-то Кремль с Василием
Блаженным или Нева с Петром на бронзовом коне. Вот почему Израиль не
заграница.

И немало есть знакомых, которые, приехав поначалу в Израиль, потом переехали
в какую-нибудь Канаду, и вот, угнездившись в Торонто, прочно и навсегда, они
ежегодно в отпуск ездят на родину - где с наслаждением погружаются в любимый
иврит, а заодно в Средиземное-Красное-Солёное (оно же Мёртвое) море. А? 40
лет в России, 20 лет в Канаде, а между ними всего-то лет пять в Израиле. И
всё-таки родина - он.

Что меня сразу пронзило, это что Израиль - рукотворная страна. Вечнозелёный
рай, широкой полосою идущий вдоль средиземного берега от Тель-Авива до
Хайфы, полный прудов, полный рыбы, шумящий эвкалиптами и цветущий миндалём.
Пронизанный тремя скоростными автострадами - короче, текущий мёдом и млеком
- он весь устроен евреями на месте длинного гниловатого болота, плодящего
болезни и мошкару.

Хвойные леса, окутавшие Израиль от севера до Иудеи, все посажены евреями.
Огромные плантации, малахитовыми прямоугольниками лежащие меж холмами,
выдают по два урожая в год - и всё это благодаря щедрому солнцу и капельному
орошению. Это когда вода с питательным раствором подаётся через длинные
тонкие чёрненькие шланги каждому корню каждого фрукта-овоща-злака, образуя
влажное пятно, достаточное для его насыщения, а спустя время подаётся опять,
по команде компьютера. Почти стопроцентный КПД - в отличие от знакомого нам
арычного полива, который больше половины воды просаживает мимо цели. Небось,
капая на хлопок по-израильски экономно, возможно было сохранить Аральское
море. До которого ни Аму, ни Сыр-Дарья не смогли дотащить свои жёлтые воды,
расхищенные по дороге хлопкоробами для победных отчётов перед Москвой.

Неискоренимая привычка людей - ради сегодняшней пользы жертвовать будущим.
Например: ради тысячи капризных баб истребить всего соболя. Или прошлым.
Например, ради десятка гаражей разорить старинное кладбище.

Буковский в каком-то интервью сказал, что сейчас интереснее всего живут
Россия и Израиль. То есть, как я понял, обоих отличает интенсивность
событий, противоречий и перемен, конфликтная напряженность, высокий
общеэнергетический градус жизни - нет, всё-таки не держится сопоставление:
чувство симпатии к Израилю перевешивает чашку с чувством боязни и жалости по
отношению к матушке Руси. Потому что Израиль действительно в кольце врагов,
а матушка - как всегда враг самой себе.

Хотя в Израиле то же самое сплошь говорят и об Израиле, главным образом,
наши "русские". Что он губит себя непрерывными уступками, что стремительно
движется к самоуничтожению. Что через 5 (или 10, или 30) лет не будет на
карте мира этого государства. Но пессимизм прогнозов сильно расходится с
наглядной кипучей жизнью, всегда готовой к празднику, как и к отпору.

О празднике. Я так понимаю, это заложено в самом иудаизме: жизнь - это дар
Божий, которым надлежит дорожить и которому надо радоваться. И когда я
слышу, как шахид гордо говорит: "Мы победим, потому что не боимся смерти", и
когда я вижу, как Израиль затевает целую войну, чтобы вызволить из плена
пару своих солдат, я чувствую серьёзную разницу в отношении к жизни у одних
и других.

Для праздника у евреев огромный арсенал общих песен и плясок. Едешь в такси,
водила включает музыку и подпевает каждой песне. Любой водила любого такси
или автобуса. Причём часть репертуара звучит на музыке советских
композиторов (тексты само собой свои). Что до общих танцев, то вот ярчайшее
воспоминание.

В Тверии, на берегу озера Кинерет (оно же Галилейское, Тивериадское и просто
Генисарет), ночью, при ярком свете фонарей и реклам, иду по набережной, дыша
тёплой влагой вкусного воздуха, и вдруг вижу: невысокий, лет 50, шустрый
толстячок быстро расставляет по бордюру парапета небольшие динамики
небольшого магнитофона, щелкнув кнопкой, включает музыку, и на первых тактах
он сразу же показывает несколько простых движений. И к нему сходу
пристраиваются люди, уже знающие, как это танцуется, а движения-то простые,
повторить и запомнить ничего не стоит. И мигом заводится хоровод - сперва в
одно кольцо. А там и в двойное, и в тройное. С переменой партнёров, с
поворотами и прихлопами-притопами - этакое ритмическое хождение. Причём
каждый сам по себе и в то же время все вместе. Всех возрастов и оттенков. От
кудрявых до лысых. От блондинов до эфиопов. И этот танцующий магнит
неуклонно втягивает в себя всякого, кто приблизится. Не успеешь оглянуться,
как ты уже между ними, с независимым выражением лица, уже уверенно не боясь
ошибиться - четыре шага вправо, оборот, хлоп, хлоп, четыре влево, оборот,
теперь прямо - настолько уже в рисунке, что позволяешь себе этакое небрежное
изящество. Когда-то в Союзе школьники разучивали вальсы, полечки и па
д'эспань (падыспанец), это были наши "культурные танцы", самозабвенно
любимые. Вот так же самозабвенно танцуют евреи на площадях в своих
хороводах. Так посетило меня чувство израильского народа.

Чувство израильской земли начинает в тебе гудеть сразу же, когда из
аэропорта Бен-Гурион начинаешь движение - здесь это называется: поднимаешься
- к Иерусалиму этой дивной дорогой между крутыми склонами, окутанными хвоей,
дважды глубоко ныряешь и плавно выныриваешь и в какой-то момент вдруг ОН
весь открывается перед тобой, белокаменной россыпью по всему окоёму,
уступчатыми террасами по холмам, и как на крыльях в три виража взлетаешь к
НЕМУ - каменный венец Израиля, Иерушалаим, провинциальная столица мира, как
любовно окрестил его Губерман.

Есть два памятника войны, ошеломившие меня: Хатынь в Белоруссии и
"броневики" на иерусалимской дороге. На месте белорусской деревни, сожжённой
карателями, стоят условные "горелые избы" - мраморный невысокий барьер по
периметру дома и внутри тёмный гранитный столб как обугленная печь. Каждая
такая "изба" поставлена точно на месте каждой подлинно сгоревшей избы. Чуть
прикрой глаза, чуть подоткни воображение - и картина опустевшего пепелища
вся разом перед тобой, в окружении того самого подлинного леса, реального
очевидца чудовищного преступления.

А на иерусалимской дороге, на крутых откосах, вразброс, там и сям, то
справа, то слева - железные остовы грузовиков, обшитых стальными листами -
не целые, фрагменты, скелет кабины, рёбра кузова, выкрашены красным суриком
- всё, что осталось от отчаянного еврейского прорыва к осаждённому
Иерусалиму в 48 году. Подлинность этих скелетов действует на воображение
неотразимо: несчастные "броневики", которые не дошли, и остались на этих
склонах в тех позах, в каких застала их огненная гибель.

Это, конечно, всё моя романтика: уже несколько раз перемещали эти железки с
одного места на другое и, в конце концов, собрали на одной площадке. В позе
памятников, а не в момент смерти. Сегодня это, скорее, груда героического
лома, но всё-таки есть она, есть, свидетельствует.

Де-юре здесь мир, де-факто - война, постоянные "касамы" из Газы, постоянные
нападения шахидов на мирных евреев или налёты на блокпосты - теперь хоть на
севере обстрелы прекратились, но у "Хизбаллы", известно, всё копится и
обновляется ракетный арсенал, опять угрожающе нависая над многострадальными
северянами.

И поэтому ежегодно идёт призыв молодых людей обоего пола под ружье, и мало
кто уклоняется от необходимого долга народной самозащиты. И поэтому на
каждом шагу в уличной толпе, в автобусах или магазинах видишь молодых
военных с автоматами через плечо, группой или поодиночке, так как регулярно
имеют они увольнительную навестить семью и поплясать на дискотеке. Они
ежедневно ходят на службу. Как и остальной Израиль, только в форме и с
оружием вместо кейсов. Отслуживший же Израиль всё равно весь военный, только
в отставке, и по месяцу в году резервисты непременно проводят на сборах,
поддерживая форму на случай мобилизации. Всё же за 60 лет пережить 6
полноценных войн, одну - на истощение. И две объявленных интифады,
непрерывно живя в условиях необъявленной - дорогой ценой обходится
национальное самостояние. И не видать конца народной арабской ненависти,
которой всё никак не дадут успокоиться их вожди, чтобы перейти к мирному
соседству.

Всё равно придётся. Зачем же отодвигать и отодвигать эту явную неизбежность
всё новой и новой кровью, кормя ею лишь ненасытную, равно как и совершенно
бесплодную ненависть?

Израиль 60 лет в обороне, вот чего никак не понимают в Европе, не понимаю
почему. "Израильская военщина", "израильские агрессоры", эти древние
советские клише чрезвычайно живучи среди европейцев, в том числе и умных,
которые твердят их как дятлы. Без видимой попытки серьёзного анализа.
Знаменитая фотография - худенький арабчонок с камнем против огромного
израильского танка - заслонила им ясные очи, и они не в состоянии даже на
миг подумать о том, какая сила на стороне мальчика и какая - на стороне
танка. С какого это родительского благословения арабский Давид замахнулся на
израильского Голиафа? Кто это внушил такое бесстрашие сорванцу? Уж не Лига
ли арабских государств сидит там, за кустами, подстрекая Гавроша на подвиг?

А кто в кустах за танком? А там Американские Штаты, которые танку всё время
шепчут: ты уж по мальчонке-то не стреляй, ну, отодвинься на шаг-другой,
может он и перестанет накидываться? - Да я уж и на три отодвинулся, он
только ещё пуще размахался. - Ну, ладно, ладно, не раздражай малютку,
подвинься уж. - Да мне уж некуда, разве что в море.

Как Израиль отодвигается, это весь мир видел. Кроме Израиля такое, я думаю,
нигде невозможно. Это было в секторе Газа, когда армия и полиция насильно
депортировали евреев, не пожелавших расстаться со своим поселением
Гуш-Катиф, поселением с 30-летней историей жизни в кольце враждебных арабов,
подвергаясь ежедневному смертельному риску вместе со всей семьёй и, тем
самым, оттягивая на себя значительную воинскую силу для защиты. Чтобы
окончательно оградить поселенцев от опасности, а также вывести из опасной
зоны войска, премьер Шарон приказал депортировать Гуш-Катиф внутрь страны,
пообещав компенсацию тем, кто покинет дома добровольно. Кто-то согласился.
Отказчиков депортировали силой.

Советских корейцев, чеченцев и ингушей, поволжских немцев и крымских татар
советские войска депортировали быстро, беспощадно, безо всяких компенсаций.
Под страхом немедленной расправы, по теплушкам и вперёд, в сибирскую или в
азиатскую тьмутаракань, на вечную каторжную ссылку.

В Израиле. В Израиле упирающихся молча отцепляли от своих домов и на руках
переносили к машинам. Солдаты выполняли приказ сжав зубы, они волокли
поселенцев, сочувствуя им, некоторые волокли и плакали. Море солидарных
собралось со всего Израиля в защиту поселенцев, их также приходилось
отцеплять и волочить - и не было взаимной злобы, не было, вот что
необыкновенно! Было какое-то общее сознание вынужденной беды, никто не палил
в воздух, не избивал сопротивляющихся, были те, кто, рыдая, цеплялся, и те,
кто, рыдая, отцеплял.

Я смотрел на это по телевизору, славил Израиль и рыдал вместе с ним.

Тут приехал возмутитель спокойствия Дима Быков, блестящий наш
многоталантливый Везувий, постоянно извергающий какую-нибудь лаву. На
книжной здешней ярмарке произнёс он речь, в которой назвал создание Израиля
неудачным экспериментом и объяснил почему. Объяснением пренебрегли, а
утверждением оскорбились. А он-то неудачу именно и объяснял, как смертельную
опасность для мирового еврейства, которое, в итоге, собрали в кучку, весьма
удобную для повторения Холокоста. Так бы жили себе в рассеянности, а тут -
готовая мишень для мгновенного уничтожения. Какой-нибудь Будь-он-Неладен
зарядил очередной самолёт - бах! И нет Израиля.

Но и выслушав Димино объяснение, хочется таки возразить: Дима видит
эксперимент там, где гудит стихия. То есть Дима - вроде того оратора:

- Ошибочность данного землетрясения+

Ещё одна история, к той же теме. Сталину рассказали, что в Ленинграде,
приветствуя Ахматову, зал поднялся в едином порыве. Немедленная и абсолютно
естественная для этого ящера реакция:

- Кто организовал вставание?

"Вставание" Израиля, разумеется, было организовано - но уже только как венец
долгого стихийного накопления евреев в Палестине. Пульсирующими потоками
вливались они в неё, движимые кто чем - кто верой в Бога, кто в Социализм (и
до сих пор в иных кибуцах свинину едят), но в самом-то подспуде гудело
атавистическое чувство земли, сознание древнего права на эту полупустыню.

У палестинских арабов, живущих здесь уже столько веков, также есть чувство
права на неё. В исходной своей точке евреи и не отказывают им в этом и даже
не настаивают на том, что их, евреев, право - преимущественное (а
исторически так оно и есть). В исходной своей точке евреи упирают на
"также", и потому простые арабы свободно ходят по улицам Хайфы.

Арабы же никаких-таких "также" признавать не желают. И потому простому еврею
лучше не показываться на улицах Рамаллы.

Когда-нибудь, через сколько-то поколений, уж не меньше, чем через два или
три, арабы согласятся с "также". Впрочем, как утверждает крепкий,
основательный русский еврей со странной фамилией "Бя", желанное согласие
наступило бы куда раньше, если бы не алчность тех, кому выгодна
еврейско-арабская вражда.

Алчность - один из основных инстинктов человека, отличающийся от
естественной потребности животного стремлением иметь больше, чем достаточно,
при этом не считаясь с удобствами окружающих. Отсюда вытекает желание
владеть и властвовать. Это порождает войны и кризисы и прямо ведёт к
ядерному самоубийству - и вот тут-то должен заработать другой основной
инстинкт - самосохранения.

Он и заработал во время Карибского кризиса.

Он же должен сработать и в нарастающем конфликте с радикальным исламом.

Он же, надеюсь, устранит и угрозу экологической катастрофы, а также
энергетической и демографической, с которыми управиться можно будет лишь
сообща. Как поётся в песне - "иного нет у нас пути". А естественная
необходимость мирового со-жительства решит, полагаю, и проблемы
со-жительства регионального.

Моими устами да мёд бы пить.




























-----------------------------

---

---

Читайте нас в Телеграм