Ой-й-й, люди! Что я вам должен сказать! Как вы думаете, что я вам должен сказать? Думаете, я знаю? Но все же попробую сказать .Вэй из ми-р-р! Что сегодня было! Ой, люди-и-и!

Главное – это то, что у меня сегодня был двойной праздник. Первый – это, конечно, П-Пурим, а второй праздник – день моей свободы. Да, да, именно свободы!

Вы, наверное, думаете, что я пьяный, да? Ха, вы правы! Скажите, а кто на П-Пурим бывает трезвый, а? А вы знаете, что в Талмуде сказано, как нужно отмечать Пурим? Так слушайте сюда. В Талмуде таки да сказано, что «…каждый обязан выпить столько, чтобы не отличил между проклятием Гамана и благословением Мордехая». Что я и сделал, как настоящий еврей. А что, что-то разве не так? Как вы думаете, я уже отличаю или еще не отличаю?

Но я вам говорил, что у меня сегодня еще один праздник. Он называется – день моей свободы. Вы что, не знаете, что такое сво-свобода? Ой, люди! Свобода – это как мед на груди, тепло на пятки и хорошие ногти на спину.

Одну минуту. Немножко промочу горло и продолжу. Ой, хорошо. Сейчас занюхаю кактусом, а то закуски нет под руками.



Так вот, в этой, как ее, в СыША прямо в мор-р-е стоит вот такая громадная женщина. Кстати, очень похожая на мою тес-щу. Она стоит на таком высоком поц, поцтаменте и держит шото в руке. Вот так. Шо ж она таки держит так крепко, а? Шо может держать женщина в руке во-обше? А-а-а, наверное, бутылку. А может быть, получку мужа? Ай, да ладно, пусть шо хочет, то и держит.

Но я хочу с-сказать другое. Интересно, почему это меня все время относит куда-то в сторону? Я еще раз вам говору, что у меня сегодня свобода. В честь праздника П-Пурим мне этот день подарила моя Бэ-бэбочка. Бэ-бэбочка – моя жена. Она беременная уже одиннадцать месяцев почему-то. Ой, что я за такое говорю. Вы еще подумаете, что я пьяный. Хотя-я-я, вы, наверное, правы. Немножко да. Скажите мне, вы видели где-нибудь порядочного еврея, который бы не был навеселе на П-Пурим? Мой сосед Ха-хаим Ш-шкрабман к Пуриму готовился три месяца. В смысле тренировался. Не много, но где-то бутылочку за тренировку выпивал. Поэтому он и подошел к этому празднику, как он говорит, в хорошей форме. А меня моя Бэ-бэбочка к нему на тренировки не отпускала. И вот вам результат. Вости, вусти, ой, простите, вестибулярный аппарат во мне разрегулирован. Ну, да ладно. Как гритца, все бывает.

Сегодня утром моя Бэбочка говорит мне:

- Иц, Ицик, солнышко мое! Ведь сегодня Пу-Пурим, и я тебя за хорошее поведение отпускаю к нашим друзьям Зачуханным Пине и Ба-басе на пуримскую трапезу. Ты видишь, мне сейчас не до праздника. Только много не пей, мой мальчик.

А я заллакал, уткнулся ей в грудь и говорю:

- Бабочка, простите, Бэбочка моя родная, ну, как ты можешь такое говорить? Кстати, вы думаете, если в моей Бэ-бэбочке 139 килограмм с сережками, то она для меня не Бэбочка, да? Ошибаетесь. Для меня она всегда будет Бэбочкой. Ну и шо, что она меня в прошлом году так обняла, что сломала ключицу? Это же было во время сэ, сэкса. Доктор, который мне накладывал гипс, говорил, что при таком темпе, темпераменте можно и голову оторвать.

Я отвлекся немного. Бэбочка моя и говорит:

- Ничего, ничего, кот, котик мой, сходи к Зачуханным. Посидишь немножко. Пообедаешь у них и придешь. Только много не пей. Хоть и на дурняка, все равно много не пей. Иди, мы-мышонок, мы тебя с мамой отпускаем.

А я вытер слезы радости и говорю:

- Ой-ой-ой, да ты что, моя родная Бабуля, тьфу, Бэбуля. Ну как же можно, в такое время, когда мы с тобой почти рожа, рожаем, мне пить? Я вообще не только пить, я и есть ничего не буду. Даже не сяду у За-Зачуханных за стол. Даже если умолять будут. Просто постою в коридоре минут пять и приду домой к тебе, моя лапа, лапочка.

А она мне говорит:

- Ну и шо мне оставалось делать, а? Разве я мог как настоящий еврей отказаться от пуримской т-трапезы? Ну я и пошел.

Когда я пришел к За-Зачуханным, они так обрадовались, увидев меня, что тут же со стола спрятали за сервант половину бутылок. Посадили меня за стол рядом с Я-Янкелем Шморкиным, ой, извините, не Шморкиным, а Смолкиным. Он тоже уважает традиции Т-Торы. Для начала мы с ним пили, как настоящие импо-импотенты, ой, простите, интеллигенты. Да, да, из рюмок. Потом рюмки куда-то исчезли. Но мы не растерялись и продолжали пить из какой-то вазы по очереди.

Вдруг подбегает к нам Ба, Бася и кричит:

- Вот где оказывается горшочек нашего Мойшика!

Потом мне почему-то показалось, что я сижу на собственной сва-свадьбе.

- Го-о-рько! Го-о-орько! – орал я сам себе.

Потом почему-то полез целовать жену Пи-Пини.

Ха, после этого дурачок Пиня шото со мной такое сделал, шо я оказался под столом. Почему-то правый глаз стал плохо закрываться.

Ну и шо? Под столом даже было лучше. Смотрю, там сидит, обняв ножку стола, Фи-Фима Пе-етушок и плачет.

- Ты шо плачешь? – спрашиваю у него.

А он говорит сквозь слезы:

- Иц-Ицик, видишь, вот бутылка, а пить не из чего. Не могу же я с-сосать из горла!

Как-то неприлично.

А я ему говорю:

- Сейчас я шото придумаю.

Ик. Ой, простите. Кто же меня вс-поминает? Может быть, Бэ-бэбочка с тещей? Ну да ладно.

Выглянул я из-под стола. Смотрю, в углу стоит какая-то рюмка. Я ее хвать и снова под стол.

- Фи-Фима,смотри,какая красивая рюмка! Наливай мне первому.

Вы когда-нибудь видели фо-фокусы, а? Я видел. Но такого ни разу. Фима льет и льет, а вино куда-то льется и льется. Всю бутылку вылил, а в рюмке ничего нет.
«И шо это такое? – подумал я. – Вот допились!»

Крутил, крутил эту зеленую рюмку. Смотрю – внизу-то дырка. Ха, это же оказалась не рюмка, а лейка.

Фима так расстроился, что аж заплакал. Потом ни с того, ни с сего схватил меня за ухо и хотел его откусить. И орет при этом:

- Держись, подлый Аман, я все равно съем твои у-ухи!

А ему ору:

- Фи-Фима, ты ошибся. Ведь уши Амана не эти, а те, – и показываю ему на его уши. – Ты их даже можешь откусить.

Ха-ха, Фима минут десять пытался сам себя укусить за ухо. Ну, не дурачок? Норму, таки да, он перебрал.

Вам, наверное, интересно, что было потом? Потом заиграла музыка, и все стали танцевать. А я что, хуже всех, что ли? Я вылез из-под стола, собрал с ро-рожи паутину, пардон, лица, смотрю. Что я вижу! Прямо передо мной стоит царица Эс-Эстер.

Это я потом понял, что жена Пи-Пини переоделась в царицу Эстер. Ну, я от такой радости решил пригласить ее на танец.

Скажите, кто-нибудь из вас танцевал с царицей, а? А я таки да танцевал.

Все было бы хорошо. Но вдруг во время танца у меня заплелись ноги в длинном платье Эс-Эстер и я упал прямо на царицу. Это была еще та хохма!

«Наверное, не нужно было пить с горшка Мойшика», – подумал я.

Да, так вот, лежу на царице и делаю вид, что хочу встать. Как мне потом сказал Пиня после моего объяснения:

- Знаем мы эти твои еврейские штучки.

Так, значит, лежу я на царице, дрыгаю ногами. Вдруг царица Эс-Эстер как толкнет меня в бок и говорит:

- Посмотри, проклятый Аман, назад.

Повернув голову, я протрезвел наполовину сразу.

Верите, люди, или нет, но мне показалось, что с меня сейчас начнут сдирать кожу с живого. Да, да, вы не ошиблись. Там стояла моя Бэ-Бэбочка и рядом с ней со сковородой в руке стояла моя те-сша, ик, извините, тесча.

- Прости меня, моя родная, – бормотал я, целуя ее туфель 44-го размера. – Это я после пуримской трап-трапезы просто шутю, то есть, шучу, – хихикал я, слюнявя ее туфель.

Потом я ухватился за ее ногу и начал взбираться по ней вверх.

- Ты только не расстраивайся, моя лапа-лапочка. Я тебе все сейчас объясню. Я пил потому, что для меня советы Торы святые. Да еще даром.

И вдруг моя Бэ-Бэллочка подняла ногу, на которой я висел, и с силой швырнула меня. Словно комета Га-Галлея, я вылетел в открытое окно.

За окном в кромешной темноте я приземлился на что-то мягкое. «Во повезло, – подумал я. – Надо же, упал прямо на перину. А если бы, не дай Б-Бог, на голую землю?»

И вдруг перина вскочила, оскалила клыки и бросилась на меня. Оказывается, я приземлился прямо на спящего Р-Рекса. Прямо с места я преодолел 5-метровый забор.

Валериан Рейнгольд

«МОСТ»

---

---

Читайте нас в Телеграм