‎...Меня часто спрашивают, почему я, будучи популярным артистом, который хорошо зарабатывал, имел ‎прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы, машину, дачу и пр., уехал?В 1971 году меня по ‎сфабрикованному обвинению посадили в Тамбовскую тюрьму. Впоследствии меня оправдали, дело было ‎закрыто, работники прокуратуры наказаны, но до этого я просидел год и две недели в тюрьме, сыну в ‎этой связи не дали поступить в Московскую консерваторию, в течение 2-х лет, пока длилось ‎доследование, мне не давали работать, мое имя вырезали из титров фильма "Неисправимый лгун", в ‎фильме "Повар и певица" меня озвучили другим актером и т.д. Короче, я понял, что страна игривая, в ней ‎с тобой могут сделать все, что угодно, а особенно, учитывая, что у сына Емельяна — в меня — язык до щиколотки, который, как известно, доведет если не до Киева, то уж ‎до тюрьмы точно, я решил удалиться от гнутой страны на максимально возможное расстояние. К счастью, ‎после подачи заявления, если у меня и были какие-то сомнения по поводу принятого решения, то до боли ‎родные, вездесущие подлость и хамство быстро их развеяли.Мать моей жены с нами не уезжала, и, ‎естественно, ее надо было обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но, поскольку ‎оставаться одной в 3-х комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен — 2-х комнатная ‎квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на собрании правления кооператива, членом ‎которого я состоял. Первым взял слово Николай Рыкунин (возможно, некоторые помнят, был такой ‎эстрадный «дуэт Шуров и Рыкунин). Он долго говорил о Родине, о неустанной заботе о каждом из нас ‎партии и правительства, о совершенстве социалистического строя, о том, что покинуть такую Родину и ‎такой строй может только человек неблагодарный, у которого отсутствует совесть и т.д. Кстати сказать, ‎Рыкунин с пеной у рта, задыхаясь от ненависти к Советской власти, рассказывал мне, что его отец до ‎революции был помещиком под Москвой, добрым, гуманным человеком, заботившемся о крестьянах, ‎далеким от политики. Большевики его, естественно, расстреляли, а жену с грудным младенцем выслали в ‎Сибирь, где она была вынуждена просить милостыню, чтобы не дать умереть маленькому Коле ‎Рыкунину.Выслушав речь Рыкунина, я мягко попытался объяснить, что речь идет не о неблагодарном ‎Сичкине, а о благодарной теще, которая не покидает Родину и имеет право на жилплощадь. Из первого ‎ряда встал похожий на отца Врубелевского Демона концертмейстер Большого Театра Гуревич. (Худая ‎фигура, изогнутая вопросительным знаком, крошечные злобные глазки и змеиные губы придавали ему ‎особый шарм).— Я не желаю присутствовать на концерте Сичкина! — выкрикнул он.— Запретите ему ‎говорить! Я, как патриот, не желаю выслушивать речи отщепенца и предателя Родины?— Не надо так ‎волноваться, патриот Гуревич, — обратился я к нему. — Кстати, какие погоды были в Ташкенте в начале ‎войны?Гуревич:— Пошли вы на ....—Я не могу никуда пойти — идет собрание.- Вы против моей тещи, ‎потому, что она русская? Гуревич онемел.— Да, а во время войны какие погоды были в Ташкенте?— ‎Сичкин, идите к ... матери!— Я же уже вам сказал: я никуда не могу пойти, пока не кончится собрание. ‎Всем известно, что громче всех кричит "держи вора!" сам вор, но работники наших органов люди умные и ‎опытные, им ничего не стоит определить, кто патриот, а кто враг. Судя по вашему фальшивому пафосу, ‎вы, видимо, очень виноваты перед Советской Властью, но успокойтесь: советский суд — самый гуманный ‎суд в мире, и чистосердечное признание, безусловно, смягчит вашу вину. О, совсем забыл, а в конце ‎войны какие погоды были в Ташкенте? — закончил я под хохот собравшихся.Больше всех суетился ‎композитор Марк Фрадкин. В отличие от Рыкунина, который выступал, так сказать, бескорыстно, просто ‎желая подчеркнуть свои патриотизм и лояльность, Фрадкин имел конкретные виды на мою квартиру и ‎развернул активную деятельность еще до собрания: он обрабатывал членов правления, запугивая их ‎тем, как может быть расценена помощь врагу народа, с именем КГБ на .устах ходил по квартирам, ‎собирал подписи жильцов против моего обмена, короче, делал все, что было в его силах, чтобы ‎помешать.С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной части, где он заслужил звание ‎‎"самый жадный еврей средней полосы России". Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и ‎он вполне был достоин выхода на всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по ‎сравнению с ним был мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный ‎человек, рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в гости, посидеть за рюмкой у ‎его уникального бара. Один раз, когда они были около дома Фрадкина, тот его наконец зазвал, но при ‎этом сказал:— Ян, в баре все есть, но чтобы его не разрушать, а это произведение искусства — ты сам ‎убедишься, купи бутылочку водки. Закуски навалом, но на всякий случай купи колбаски, если хочешь, ‎сыра, ну, рыбки какой-нибудь и возьми батон хлеба.В результате они сели у бара, выпили водку ‎Френкеля, закусили его продуктами, а Фрадкин даже чая не предложил.В свое время Фрадкин мечтал ‎попасть к нам в кооператив по причине хорошего района и того, что он был дешевле других ‎кооперативов, но собрание было категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист ‎эстрады, богат и может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был членом ‎правления, со мной считались, и, когда жена Фрадкина со слезами на глазах умоляла меня помочь им, я, ‎по своей мягкотелости, не смог отказать и уговорил правление проголосовать за Фрадкина. Позже ‎история повторилась с их дочерью, Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза ‎члены правления говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня.Возвращаясь к нашему ‎собранию, Фрадкин его закончил, коротко и по-деловому резюмировав:— Товарищи, нам надо решить ‎вопрос об обмене Сичкина, в связи с тем, что он бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для ‎него эта страна и хочет выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь. Давайте ‎голосовать.Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все евреи, которых ‎было большинство, против. В результате тещу выгнали из квартиры, а я получил огромное моральное ‎удовлетворение — еду правильно.Как я выяснил, в ОВИРе существовало негласное правило пять раз не ‎принимать анкеты под предлогом того, что они, якобы, неправильно заполнены. Поэтому я пришел в ‎ОВИР и сам сказал, что, чувствую, анкеты неправильно заполнены; лучше будет, если я их перепишу и ‎приду завтра. Служащая ОВИРа улыбалась, кивала, и так пять раз. На шестой день у меня приняли ‎документы, и после всех положенных дальнейших мытарств, 23 мая 1979 года мы прибыли в аэропорт ‎‎"Шереметьево", откуда должны были вылететь в Вену. По дороге в аэропорт мы проехали мимо ‎огромного плаката с изображением Ленина в кепке, с прищуренными глазами и поднятой в приветствии ‎рукой, который гласил: "Верным путем идете, товарищи!", а в самом "Шереметьево" нас встретил ‎транспарант: "Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!"Рейс на Вену все время ‎откладывался — то в связи с вылетом комсомольской делегации в Индию, то профсоюзной делегации в ‎Мексику, то партийной делегации в Китай. Я услышал, как один еврей сказал другому:— Слушай, если они ‎все уезжают, давай останемся....Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к ‎нему письмо следующего содержания:"Дорогой Марик!Все в порядке, вся наша мишпуха уже в Вене, все ‎удалось провезти и твое тоже. Как ты правильно сказал, таможенники такие же тупые, как вся вонючая ‎советская власть и бигуди осмотреть не догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-‎таки каждый весил три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно, покрепче, но ты ж ‎в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а ты знаешь, израильтяне из ‎голландского посольства совсем обнаглели и хотят за провоз 20 процентов.Марк, вот прошло, казалось ‎бы, всего несколько дней, а мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твое ‎последнее напутствие: "Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту омерзительную страну, кошмарное ‎наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого параноика Сталина. Дай вам ‎Бог!" А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал, что был и остаешься убежденным сионистом, а все ‎твои якобы русские песни на самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их ‎одним пальцем наигрывать и объяснять, из какого синагогиального кадиша они взяты... Короче, ждем ‎тебя и Раю с нетерпением, дай Бог, уже скоро.Крепко обнимаем, целуем Арон, Пиля, Сима, Двойра и ‎Ревекка".Как мне впоследствии сообщил конферансье Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и ‎начал клясться, что у него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там (еще раз) прочитали ‎письмо и, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, посоветовали успокоиться, его никто ни в чем ‎не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не и собирается уезжать, ему не о чем волноваться. ‎Фрадкин, тем не менее, был в панике, жена Рая на нервной почве начала курить.Забегая вперед, второй ‎вызов и письмо, но уже на адрес домоуправления "для Фрадкина" и якобы от другого лица я послал из ‎Италии и третье, на адрес Союза Композиторов РСФСР Родиону Щедрину для Фрадкина из Нью-‎Йорка.Второе письмо:"Привет, Марик!Сразу по делу: твою капусту и рыжье получил, но с летчиками ‎больше в долю не падай — они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и попробуй ‎зафузить моряков атомных подводных лодок. Как договаривались, я откусил три косых, остальное твое, ‎тебя ждет. Антиквар превращай в зелень, его не втырить и могут закнокать. Вообще, ходи на цирлах, ‎подальше от катрана, шныров и козырных — тебе сейчас самое время лепить темнуху. Учти, телефон ‎прослушивается — ботай по фене. Слыхал парашу, как ты вертухаям туфту впаривал — все правильно, ‎пока не откинешься, хиляй за патриота. Вся маза тебя ждет, на любой малине будешь первым человеком, ‎братва мечтает послушать в твоем исполнении песни Шаинского. Поменьше пей и чифири, а то, что Рая ‎шмалит дурь, не страшно — главное, чтоб не села на иглу. Бывай, до встречи. Валера".Фрадкин потерял ‎сон, не помогали сильнейшие снотворные, снова побежал в КГБ, потом в домоуправление, ходил по ‎квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а все это ‎провокации Сичкина. Рая курила одну за одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слез и с ‎нетерпением ожидали следующего письма и очередного визита идиота.Письмо третье:"Здравствуй, ‎дорогой Марк! Прости, что так долго не писали, но сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. ‎Слава Богу, все ОК, все контейнеры прибыли, с аргентинцами читались, так что ты уже в порядке: даже ‎за один эйнер Рая спокойно может открыть массажный салон, а блядей среди иммигрантов навалом. ‎Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 процентов своего состояния, то до конца жизни здесь ‎будешь купаться в золоте. Если ты еще не обрезан, то здесь можно устроить за большие деньги: все ‎иммигранты придут посмотреть на обрезание композитора Марка Фрадкина. Свою коллекцию ‎порнографии не вези, здесь этого добра полно, оставь Жене. Да, и скажи ей, чтобы хотя бы до вашего ‎отъезда перестала фарцевать — береженого Бог бережет. Марик, мой тебе совет: пока ты в Союзе, учи ‎нотную грамоту и хотя бы чуть-чуть гармонию — там ты можешь напеть мелодию, и "негр" ее тебе ‎записывает, а здесь негров много, но все они такие грамотные, как ты.У нас все хорошо: молодые ‎получают вэлфер, старые — пенсию, а бизнесы на кеш. Английский можешь не учить, он здесь не нужен: ‎на Брайтоне все на русско-еврейском жаргоне с одесским акцентом, а то, что у тебя первый язык идиш — ‎огромный плюс. Тебя вся помнят и ждут, а твою знаменитую шутку: "Если бы Фаня Каплан закончила ‎курсы ворошиловского стрелка, мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста", — ‎здешние артисты читают со сцены. С нетерпением ждем встречи, 3ай гезунд апдетер Мотл ‎Фрадкин!ЦелуемНаум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль!P.S. Будете ехать, пусть Рая не глотает камни — ‎Соня так и не просралась...‎