Итальяно веро
Вчера, 21 августа 2010 г., поехала я сотоварищи на концерт Тото Кутуньо в Кейсарию. Вот незадача! Программисты русского Ворда с этим именем незнакомы. Занесу-ка я его в словарь.

Словом, в десятом часу чаша древнего римского театра была полна. Свободных мест почти не было. И говорящих на иврите было крайне мало. По случаю возле нас двоих пристроилась пара: мужичок в джинсах и кроксах и дама в некоей кибуцной хламиде. Вот уж как они поражались русской культуре, включавшей в себя проход между рядов лицом к сидящим, цветоподношению, не киданию мусора (почти), не кричанию.

А Тото Кутуньо был хорош. В белом костюме на голое тело (без рубашки \ майки), смуглое лицо с близкопосаженными мафиозными глазками, и возраст, хотя и солидный, мало проглядывался. Его обаяние, его очарование, его манера, пение и общение – все располагало, все было живо и естественно, хотя, ясное дело, крепко срежиссировано. У такого артиста возраста нет.

Думается, что он, гримируясь, положил слой кольдкрема, потому что пот на лице не проступал совершенно. Хотя в полукруглой чаше театра было влажно и мокро, как в обычной фарфоровой чашке, только что вымытой. Рядом сидящая дама, оказавшаяся завсегдатаем Кейсарии, запасливо обмахивалась веером и разместила свои окорока на причудливо вышитой пышной подушечке, вызвав завистливый восторг соседей.

Вот он вышел на сцену под звуки вступления своего ансамбля. И взрыв рукоплесканий. И вопль-вздох сзади мужским голосом: «А мне ведь было 10 лет, когда я его впервые услышал и увидел на ТВ». Вот он, Тото Кутуньо, общается с аудиторией, зная, что большинство – из русских: «Хорошо, женщины, спасибо, я тебя лублу» и в таком духе. Почему-то это звучало из его уст очень приятно и естественно, вовсе не дешевкой, как бывает от других.

Вот он поет «Итальяно веро». Я держу в руках свой скромный мобильник, снимаю «видеоклип», который получился того еще качества, и чуть ли не плачу: черт меня дернул этом заниматься вместо того, чтобы петь вместе с ним и раскачиваться вместе с публикой. Море романтики.

Вот он общается с публикой, и его сопровождает переводчица на иврит. Чесслово, если бы в зале были только русские, ну кому был бы нужен этот перевод! Ведь он говорит по-итальянски, «пьяно-пьяно», «малинкониа» (меланхолия), марина (морской), и все, ну почти все, понятно. Над нами высоко в черном небе луна – «ди лУна», все понятно.

Вот после 5-6-й песни к сцене начинают подходить девочки-девушки с букетами цветов. Он каждую вынимает на сцену, спрашивает, как зовут и откуда, и целует. Боковые экраны показывают его лицо крупным планом, и вдруг я вижу, как его мимика напоминает мне мимику Арика Айнштейна, даже как он проводит указательным пальцем под носом, как морщит нос. Живой, пластичный, элегантный.

Море романтики. Ансамбль старается вовсю, он отдается полностью. Начинает заводить публику: повторяйте за мной, поют «женщины» (старательно произносит трудное русское слово). А теперь МАЧО – громовым голосом.

Тото Кутуньо поет песни из репертуара Джо Дассена – те, которые он для него сочинил. Вот они, со слезами на глазах, те самые, из нашей молодости, из того моря романтики. Его голос то кристально ясен, то чарующе хриповат. Между песнями выдает разные историйки. Вдруг, уже ближе к концу, на сцену поднимается женщина, говорит с ним по-итальянски, мы не слышим ее, но он сообщает: она просит его спеть песню о матери. И он поет. Зал умилен. Женщина вытирает слезу.

А напоследок он сказал: «Спою вам лучшую русскую песню». Я сообщаю своей подруге догадку: или «Катюша», или «Очи черные». И что вы думаете? Он поет и то, и другое, по-русски, а между ними опять «Итальяно веро». Вот и все. Мы опять ушли в душную приморскую ночь. И поехали домой. Спасибо тебе, Тото Кутуньо, ГРАЦИА!