На протяжении всей своей сознательной жизни, сколько я себя помню, начиная с ранних лет, я писал. Писал диктанты, изложения, сочинения. Писал конторольные, курсовые, дипломные. Думал, отучусь, начну работать – ненавистного бумагомарания поубавится, вот тогда и отдохну. Но как я жестоко ошибался!
Моё, как я ранее наивно считал, романтическое поприще юриста-криминалиста, содержало в себе романтики не более, чем ее содержится в профессии маляра или штукатура, а скорее классического, неоднократно описанного и высмеянного в литературе – провинциального канцеляриста какого-то Задрипинского уезда. Бессчетное количество самых различных бумаг, документов, сотни листов, папок, томов заполнили мою повседневную жизнь. Всевозможные справки, протоколы, отчеты, все это накапливалось в голове, создавая сумбур и хаос. Иногда казалось, что все, больше не выдержу, сбегу. Уволюсь, уеду куда подальше, например, на Север, в Мурманск, ловить треску, но опять же, нет соответствующего образования, нужно опять учиться, а это вновь писанина. Уехать в Израиль и мысли не возникало, вся родня близкая и дальняя моей огромной семьи была активно задействована в жизни общества (врачи, военные, юристы, инженеры, ученые и пр.), была частью системы, делала в различных сферах и отраслях вполне успешную карьеру. Попытка любого из членов семьи уехать в страну, объявленную коммунистической пропагандой олицетворением враждебной всему прогрессивному человечеству агрессивной империалистической хищницей, была бы равносильна расстрелу всей огромной семьи.

В то время город Николаев, в котором я жил, был закрытым городом, в него не пускали иностранцев, из него не выпускали за рубеж. Как правило, евреи, которых в Николаеве в шестидесятых-семидесятых годах, по мнению властей, было слишком много, желающие уехать на ПМЖ, наивно предпринимали попытку выехать сначала в другие регионы СССР и там, прописавшись, переждать короткое время, а затем уехать, попадали на 7-8 лет в капкан отказников. Моментально, даже не ожидая подачи официального прошения о предоставлении виз на выезд в ОВИР того города, куда они перебрались, получив агентурные сообщения от многочисленных стукачей, окружавших любую еврейскую семью, бдительные стражи незыблемости коммунистической идеологии, всегда недремлющее КГБ рассылало специально предусмотренный для таких случаев документ в те учреждения и предприятия, где трудились родственники, дальние или близкие, той семьи, которая планировала выезд в Израиль. Немедленно, под любым предлогом – конечно, если были такие, кто занимал мало-мальский значимый пост, его лишались, и на их карьере ставился крест.

По понятной причине я не стал менять профессию и куда-либо уезжать. Да и в двадцать четыре года, имея сформированное советской системой сознание, будучи воспитанным на трудах классиков марксизма-ленинизма, представляешь себе будущее таким радужным и светлым, что никакой голос крови его не пересилит. Нет, я не хочу показаться законченным идиотом, слепо верящим в ту бредовую пропаганду, которую источали коммунистические крикуны и горлопаны. С малых лет я знал от своих же родных всю жуткую правду о той системе и её истории, и никогда не заблуждался об истинных целях и идеях коммунистической системы, но для меня тогда было важна не сама идея, а то, с какой стороны забора я буду находиться. О том, что я ошибался в своих суждениях, мне стало понятно очень скоро. Я стал невольным свидетелем события, трагедии, которая на многие годы поселила леденящий ужас и страх в сознании обывателей города и в корне изменила моё мировосприятие. Мало того, волею судьбы я оказался причастным к страшной тайне, лежащей на той жуткой трагедии. И только по прошествии почти тридцати лет, когда почти все участники тех страшных событий ушли в небытие, я хочу рассказать правду о страшном преступлении, совершенном подонками при полном и осознанном соучастии сильных мира сего – я имею в виду той страны, которой уже нет.

Итак, в один из очень погожих дней 1972 года, полумиллионный город с раннего утра кипел и наполнялся самыми невероятными слухами. В центре города, на главной улице Советской, в элитном доме пятидесятых годов постройки, в своей квартире была зверски убита семья, а квартира подожжена. Муж и жена были буквально изрезаны ножами. Эксперты насчитали более пятидесяти ножевых ранений на теле каждой жертвы. Убийства в Николаеве случались и ранее, но то, что так переполошило николаевских обывателей – это личность погибших. Был зверски убит известнейший в городе человек Макс Леонидович Фукельман, вместе с ним была убита его жена Валентина.